Глаша выбежала в одной ночной сорочке с растрепанными волосами на мороз. В руках она сжимала с ружье. Женщина плакала и дрожала от холода и страха.

– Маркуша, ты жив! Родной, мой, любимый, – целовала она его лицо. – Я так за тебя испугалась.

– Пойдем, – нахмурился Марк, прижимая ее к себе окровавленными руками.

Сразу же после новогодних праздников к ним пожаловала Марфа. Она привезла в упряжке на санях продукты-крупы, куриные яйца, намороженные кружки молока. Глаша за это должна была по длинному списку выдать мази, травяные сборы, порошки.

– Это тебе отец передал, – тихо сказала она Марку, подавая небольшую иконку Божьей Матери.

– Как он? – украдкой спросил он ее.

– Заболел. Как ты ушел, так и свалился. По хозяйству некому теперь помочь. Все на мне одной теперь.

Она вздохнула.

– Может, вернешься? – грустно посмотрела она на него. – Аннушка скучает… Все со мной время проводит… Только о тебе и говорит.

– Марфа, ты же знаешь, я не вернусь… Только, если отца…

Вернулась Глаша из кладовой с бумажными кульками снадобий.

– Я здесь все подписала, кому от какой хвори. Только ничего не перепутай, а это…

Глафира протянула ей баночку.

– Заваривай Степану на ночь. Через неделю на ногах уже будет.

Марфа вопросительно посмотрела на Марка. Глаша перехватила их взгляд и все поняла.

– Маркуша, съезди. Проведай отца, чай не навсегда расстаемся, – грустно улыбнулась она…

Глафира помогла собраться Марку в дорогу. Начиналась метель. Она вышла провожать его на мороз, одетая налегке. Ледяной ветер, подвывая и подхватывая ее выбившиеся из-под платка волосы, беспощадно теребил и спутывал их, ударял по лицу, снова подхватывал и трепал. Марфа и Марк уселись в сани. Лошадь в нетерпении переступала с ноги на ногу, в ожидании привычного окрика.

– Глаша, я скоро. Мороз крепчает. Иди, а то простудишься.