– Снова дать ей надежду? Не хочу…

Прошло два дня. Марк все не мог уехать от отца, хотя сердцем и мыслями он был уже с Глашей. В столярке отца, под его руководством, он соорудил по размеру рамы для окна зимовья, вставил стекла. Все было готово для обратного пути. Осталось только, чтобы распогодилось, и метель утихла.

Дверь скрипнула и в избу влетела, весело отряхаясь от снега, Аннушка. Увидев Марка, она встала как вкопанная у порога.

– Чего замерла? Проходи, чай не чужая.

Она, молча, сняла с себя верхнюю одежду и прошагала в маленький закуток за печкой.

– Анна! – грозно окликнул ее Степан. – Чего спряталась? Мужа своего не узнала? Помогай Марфе на стол собирать.

Послышалось тихое всхлипывание. Степан грозно взглянул на сына. Тот, молча, глядел в пол, поджав губы.

– Марфа, ставь самогон!

– Тебе же нельзя, – удивленно пробормотала жена.

– Кто сказал? Ставь, говорю. Может, последний день живу…

– Господи, помилуй, – перекрестилась она. – Да что же это такое?

Марфа скрылась за печкой и вышла с большой бутылью мутной жидкости. За ней следовала Аннушка. Марк украдкой взглянул на нее, и сердце у него в груди сжалось от ее заплаканного вида. Он что-то спросил ее. Она ответила. Они разговорились и не заметили, как за ужином остались вдвоем за столом.

– Пойдем, провожу, – поднялся первый Марк, но тут же снова приземлился на лавку.

Он захмелел от выпитого и ноги не слушались его, словно налились свинцом.

– Куда вы, на ночь-то глядя? Что места мало? Анна! Стели мужу постель, – послышался с полатей голос Степана.

Как только Марк увидел чистую белую постель, захотелось вдруг плюхнуться в мягкую пуховую перину, подоткнуть под подушку руки и забыться до утра. Будто во сне его подвели к кровати чьи-то ласковые руки, сняли с него всю одежду и накрыли мягким одеялом…

Он открыл глаза в кромешной тьме. За окном продолжала завывать снежная метель, сменяясь вьюгой. Марк двинул рукой в сторону, нащупывая под своими пальцами обнаженное женское тело. Оно шевельнулось и, потянувшись, прильнуло к нему. Тонкие пальцы принялись ласкать его грудь, живот, орган. Тот стал крепчать и увеличиваться в размерах, требуя от своего владельца продолжения. Марк перевернулся и лег сверху худенького женского тела. Широко раздвинув Анне ноги, толкнул свой орган между ними. Она вскрикнула от боли, но испугавшись, что ее услышат на печке, зажала свой рот ладонью. Мужчина, все больше потея и тяжело дыша, с трудом двигался все глубже, проникая в ее нетронутое еще никем лоно. Анне было невыносимо больно. Кроме дикой боли и страха, девушка не чувствовала уже ничего. Ее колотило, в голове гудело. Неужели, так будет всегда? Она плюнет тому в лицо, кто скажет ей, что лучше, чем заниматься этим, нет ничего на свете. Наконец Марк преодолел тугую преграду и под ее беспрерывные страдальческие стенания и вопли, задвигался на ней. Потом он, прерывая дыхание, вдруг несколько раз дернулся на ее измученном теле и излил в нее свое семя. В этот момент, лежа на печке, Степан погладил усы и бороду и довольно улыбнулся, а Марфа с завистью глубоко прерывисто вздохнула…