— Уж не тот ли молодой человек, который сделал мне столь приятные комплименты?

— Вот именно: он и есть!

— Но ему нет и тридцати. Я ему в матери гожусь!

— Если этому молодому человеку и не исполнилось еще тридцати, он гораздо более разумен, нежели многие его сверстники. На первый взгляд он вызывает мало уважения вследствие своего маленького роста. Но это смелый офицер, уже успевший показать свою храбрость при осаде Тулона, и который далеко пойдет, я в этом уверен. Я слышал, как те, кто его не знает, называли его „кожаными рейтузами“, но он выше этих насмешек благодаря своему характеру и своему таланту. Я уверен, что женщину, которая выйдет за него замуж, ждет счастье и почет».

Мадемуазель Монтансье клюнула на приманку, и Баррас организовал ужин для того, чтобы будущие супруги смогли встретиться друг с другом. Ужин прошел весело. Во время десерта разговор зашел о планах на будущее. Послушаем снова Барраса.

«Мы встали из-за стола. Кандидаты в супруги подошли друг к другу и стали вести разговор наедине. Я отошел в сторону… До меня доносились обрывки фраз: „…мы сделаем это, мы сделаем то“. „Мы“ слышалось ежесекундно. Это было уже „мы“ Коринны, так хорошо изложенное госпожой де Сталь в ее знаменитом романе. Бонапарт говорил о своей семье, с которой хотел познакомить мадемуазель Монтансье. Он сказал, что мать его и братья смогут по достоинству оценить такую изысканную женщину. Он хотел, как только это станет возможным, отвезти ее на Корсику. Там великолепный климат. Страна долгожителей, где, имея средства, можно быстро сделать состояние, удвоить его в очень короткий срок и т. д. Бонапарт строил для будущей супруги корсиканские замки наподобие испанских, то есть воздушных»[263].

К счастью, Дни Вандемьера, принеся славу генералу Бонапарту, избавили его от неприятной обязанности наносить тягостные оскорбления этой престарелой даме…

Летом 1795 года Бонапарт получил приказ немедленно отправиться в Западную армию для подавления восстания шуанов. Приказ Военного министерства уточнял, что служить он должен был в пехоте. Ознакомившись с приказом, молодой генерал, цвет лица которого и без того был бледным, смертельно побледнел. Как любой артиллерист, он презирал пехотинцев. И с тем пренебрежением, которое ныне стоило бы офицеру заключения в тюрьму, он дал знать своему начальству, что ехать в Вандею отказывается.

Вместо ответа Военное министерство разжаловало его.

Лишенный воинского звания, не имея средств к существованию в свои двадцать шесть лет, он некоторое время бедствовал, а затем отправился просить помощи у Барраса.