Лиам набрал побольше воздуха в легкие, хоть сейчас это и чувствовалось проблемой, и проговорил сбивчиво, почти скороговоркой:

– Мистер Эванс, – цедил он сквозь зубы. – Ваша сестра – украшение вашего столь благородного и древнего рода, – говорил он с настолько плохо скрываемым ехидством, что и Атлас позавидовал, послав Лиаму взгляд полный уважения. – Не соблаговолите ли, Вы, как старший мужчина вашего дома, оказать мне честь и позволить взять ее в жены, – строго по протоколу, без каких-либо подколов говорил Лиам.

Атлас не ожидал такого напора и немного растерялся от собранности зятя, но Лиам не был бы Лиамом, если бы не добавил:

– Опять, – и Атлас растянулся в улыбке, когда мир вернулся на круги своя.

– Раз уж мы с вами имеем столь откровенный разговор, мистер Ларссон, – Эванс, как оказалось, хоть и гопник из подворотни, но с языком тоже был на короткой ноге, и отвечал Ларссону не менее витиевато.

– Обсудим условия сделки, – обычно это звучало от Лиама, и эту музыку он знал с младенчества. – И не ждите приданного, то конфисковано ради высшей цели, – погрозил пальцем Атлас, хитро посмеиваясь.

– Мне ваши гроши не нужны, – выплюнул Лиам, обидевшись, а Эванс, улыбнувшись уголком губ, подошел к нему, убрал запачканные простыни, чтобы заменить их новыми, и вытащил антисептик, поливая и свои руки и руки Лиама.

– Чего ты хочешь? – Ли сразу же попросил озвучить прейскурант, и уже предвкушал услышать немалый ценник, но Атлас его предостерег:

– Ты так уверен, что она согласится? – скептически посмотрел на него Эванс и, запрыгнув на койку, уселся в ногах Лиама, поставив свои по обе стороны от ног Ларссона.

– Это не твоя проблема, а моя, – как исполнитель Лиам брал все сопутствующие расходы на себя и повторил с нажимом:

– Чего ты хочешь за сделку?

– Я уже все сказал, – хитро сощурился Эванс, растирая антисептик поверх резиновых перчаток. – Синица у меня в руках, – он поднял ладони к Лиаму, – я хочу журавля, – выдохнул он с азартом, заблестевшим в серых глазах.

В темно-сером омуте ровными гранями замерцали арсенопиритовые призмы. Заблестели в свете Солнца и манили их коснуться. Протяни руку и почувствуешь их ровную, почти отполированную гладкость, вот только если притронешься к ним – умрешь. Они отравят мысли, сломают волю, внушат тебе то, чего не было. Вместо обручального кольца перед тобой окажется дохлая птица, а вместо любви всей твоей жизни – подлог и обман. Лиам невольно задумался, любил ли его Ричард, или Атлас Эванс так же умело вложил ему эту идею в голову, как вкладывал таковые в умы иных людей. Как бы то ни было, правды Лиам знать не хотел. Ее ему не вынести. Попробовав мышьяковую обманку на вкус, она отравит тебя изнутри и сожжет.