– Поэтому ребенок у тебя только один? – Лиам сам не осознавал, как это вырвалось. Против воли без малейшего ее подавления. Выстрел наугад попал точно в цель, и Эванс грустно улыбается в ответ.

– До начала выборов, Лиам, – Эванс постучал по запястью на левой руке, где по обыкновению носились часы. – Не разочаровывай меня, Ларссон, – очень мягко добавил Атлас. – Не многим из нас удалось зайти так далеко, – и от этих слов Лиама покоробило.

– Был рад познакомиться, мистер Эванс, – Лиам говорил с желчью, но соблюдал светский протокол.

– Очень в этом сомневаюсь, – светские круги далеки от кругов общения Атласа Эванса. Ему бы девятый по Данте, там он, как дома. – Она моя семья, Лиам, – сказал он, когда положил руку на дверную ручку. – Думаю, ты знаешь, что это значит, – и, оставляя Лиама в тяжелых раздумьях, северный ветер исчез в палате так же незаметно, как и появился.

Вопреки всеобщим суждениям, жизнь не похожа на расцветку африканских зебр. Белое и черное чередуются в ней не ровными полосами. Каждый наш шаг предполагает последствия, и окажешься ты на белой или на черной клетке, зависит только замысла создателя – манипулятора, передвигавшего людей на шахматной доске жизни, как фигуры, ход которых определен их предназначением.

Лиаму повезло. У Ферзя практически нет ограничений. Он ходит по шахматной доске, как заблагорассудится. Влево, вправо, вперед и по диагонали. У Коня же, диапазон шагов куда более скудный. Он ограничен всего несколькими клетками: среда, наследственность, воспитание, но и в их пределах конь способен на неподвластное другим фигурам. Три клетки прямо, одна в сторону. В какую сторону мерина, закусившего удела, понесут копыта, не знает никто.

Мы привыкли, что в нашем мире есть белое и черное, и разделяет их пропасть. Между ними ничего. Огромное и бесцветное ничего. Точно такое же, как пасущийся на сером поле конь, что не носит масти. Когда серое пространство становится немного светлее, он меняет ее, как медперсонал резиновые перчатки. Пугающий в темноте, при солнечном свете оказывается совершенно иным. Смирным и покладистым гнедым нежели высокомерным и непреклонным вороным, каким некогда казался. Вас не предупредили? Печально, но у коня на сером поле нет и не будет масти.

Эпилог. Белое перо

Эпилог. Белое перо

«Стыдись, Белое Перо! Ты ещё не отпраздновал свою шестнадцатую весну.»

Человек с бульвара Капуцинов, 1987 г.

Спрятавшись в спасительном коконе тишины кабинета, Джон Морган слишком поздно осознал свою ошибку. Здесь не было гула голосов, криков, ругани, воя сирен. Зато здесь были телефонные звонки, в изобилии раздававшиеся с завидной регулярностью и интервалами меньше минуты. Он уже сбился со счета, со сколькими людьми успел переговорить за последний час, не сразу узнавал имена и сопоставлял их с личностью, а порой и не различал пол звонившего человека. Можно было бы выдернуть провод и отключить сотовый, но это попахивало трусостью. Джон Морган кто угодно, только не трус, но даже справедливости порой нужно отдохнуть.