Себастьян, умышленно не обращавший на них внимания, наконец закончил осмотр.

– Здесь все стало просто здорово, – громко сказал он, чтобы все его слышали, потом он понизил голос, чтобы его слышала только Нина: – Твоя семья… – Он замолчал на секунду. – Они будут очень гордиться тобой.

Холодок прокрался Нине за ворот, когда она поняла, что его настроение резко изменилось, его последние слова прозвучали сухо, тогда как должны были прозвучать более… И с пугающей неизбежностью Нина поняла: несмотря ни на что, сражение она проиграла.

– Что? – с трудом выдавила она из себя.

– Ты сказала Нику.

Она закрыла глаза, быстро подтверждая услышанное. А что ей еще оставалось?

– Ты рассказала Нику о нас.

Нина подняла плечи в безмолвном вопросе «а что я должна была делать?».

– Он… не очень доволен.

– Это его проблема, – сказала Нина, на которую тут же накатила волна ярости, которая заставила ее свести колени, словно она опасалась, как бы ее не сбило с ног. Несколько секунд она колебалась, будучи не в состоянии понять, на кого она больше зла – на Ника или на Себастьяна.

Он отрицательно покачал головой.

– Нет, не его. И теперь все…

Нина почувствовала, как останавливается ее сердце.

В его голосе слышалась чуть ли не умоляющая интонация, когда он сказал:

– Мне казалось, мы договорились, что не будем ничего говорить, пока он еще в Париже.

– Я была вынуждена сказать, – тихим голосом ответила Нина. Она тогда исходила из предположения, ошибочного, как казалось ей теперь, что Себастьян простит ее.

– Правда?

Себастьян закрыл глаза, и ее чувство вины усилилось на одно деление, когда она увидела обреченное выражение на его лице, сутулость его плеч и покорную линию его губ.

– Ты понимаешь, что Ник в ярости. Если бы дуэли все еще были в моде, то я бы уже отдыхал в гробу.

Нина поморщилась. Разозлить Ника был трудно, но, если он пребывал в ярости, от него можно было ожидать чего угодно.