— Хочешь сказать, что легла сразу же под кого-то как целки лишилась?!

Вздергивает подбородок:

— Я не буду перед тобой оправдываться.

Ухмыляюсь. Такая шипастая и такая желанная. Ослабляю хватку, беру лаской, и моя безгрешная девочка сознается во всех своих грехах.

— Так мой сын?

В глазах цветут слезы, и она прикусывает пухлую губку:

— Твой, Лекс… твой…

А дальше она удивляет. Несу ее к нашему сыну и сердце у самого в груди оживает, бьется и пульсирует кровью, когда вижу, как она тоненькие пальчики на прозрачную перегородку ставит за которой наш сын борется за свою жизнь и здоровье.

Что-то во мне ломается, бьется в конвульсиях, и я понимаю, что себя на части рубить буду, но никогда не обижу Алину…

Настрадалась. Хватит. Больше слез знать не будет. Разве что в постели. Когда будет кончать подо мной.

86-87

86-87

— Как они, доктор? Два месяца прошло.

Смотрю на Рошля, старый друг снимает очки и теребит в руках. Делает паузу, а затем улыбается.

— Все хорошо, прогнозы даже лучше, чем я говорил. Сегодня выпишу своих пациентов.

Стоит Леониду Ивановичу завершить свой краткий монолог, как огромная глыба падает с плеч.

— Они здоровы?

— Абсолютно.

— Благодарю, доктор.

Врач кивает и я встаю. Свой долг я обязательно выплачу кругленькой суммой благотворительного взноса, который пойдет на помощь и спасение жизней.