– Он пришел в лавку Грэма за каким-то старым сундуком, – сказал Люциан, – и, проходя мимо, заметил, что стол времен Людовика XIV – подделка. Так вот, Грэм, который отлично разбирался в антиквариате, долго переживал, что собственный острый глаз его подвел.

Люциан, глядя на Ренвика, заметил другое: впалые щеки и потертые ботинки, вывернутую наизнанку рубашку, которая все равно была грязной. Так выглядит человек, который не прочь зашибить монету.

– Я последовал за Ренвиком и сделал ему предложение. Если он смог так легко распознать подделку, то мог знать, как создавать такие «шедевры».

Во время переговоров он сообразил, в чем проблема Ренвика: тот понятия не имел, как надо разговаривать с другими людьми, был прямолинеен до грубости и крайне нетерпелив в делах. Его выгнали из лучшей художественный школы во Флоренции, несмотря на выдающийся талант.

– Мне его грубость не мешала, потому что насчет фактов он всегда прав. Даже деньги его не особо заботят; ему просто нравится создавать великолепные подделки и заставлять невежественных придурков за них платить.

Как художник, Хэтти этого не одобрила, но потом снова прижалась к мужу и уснула, положив свою милую головку ему на плечо. Похоже, секс туманит ей разум не меньше, чем ему. После секса он размякает и начинает болтать. Признаться себе, что влюблен в Хэрриет до безумия, значило открыть ящик Пандоры. Люциану пришлось бы отвечать за свое опрометчивое обещание насчет Ратленда, хотя оно и было довольно расплывчатым. К тому же он всегда терял всех, кого любил.

В эту ночь жена свернулась калачиком с ним рядом и играла с серебристыми шрамами, змеившимися у него на животе. Она водила по ним пальцем, целовала, пощипывала. «Они от упряжи, верно, – спросила она еще давно, – от вагонеток?» Люциан подтвердил и объяснил, что теперь вагонетки таскают пони, а не дети. Он не стал рассказывать, что натирал жуткие мозоли, что те ужасно болели перед тем, как лопнуть, что упряжь врезалось в тело и к концу смены рубашка пропитывалась кровью насквозь, снова и снова, пока нежная мальчишеская кожа не загрубела настолько, чтобы выдерживать нагрузку. Судя по всему, она и так это знала. Хэтти уделяла его шрамам особое внимание, словно он был ребенком со сбитой коленкой – поцелуешь, и все заживет. Люциану это не особенно нравилось.

Хэрриет провела мягким язычком вниз от пупка, и нервы Люциана натянулись. Ладно, отчасти это было приятно.

– Сделаешь так еще раз – мигом очутишься на спине, – прошептал он.

Снова движение язычком. Наглая девчонка!

– Когда ты целуешь меня, – услышал Люциан, – внизу, между ног…