Ее лицо бледное и напряженное, но черты лица нейтральные. Со стороны это может показаться нормальным, но я знаю больше.

Я приседаю рядом с ней и хватаю ее тяжелую руку, которая едва шевелится.

Звать ее по имени бесполезно. Она не слышит меня, когда находится в таком состоянии. Возможно, она попала в кошмар из прошлого. Который она не может преодолеть, как бы ни старалась.

А она пытается.

В ее дневнике часто появляются записи о том, как она хочет преодолеть ту версию себя. Как сильно она ее ненавидит. Насколько слабой она себя чувствует из-за того, что не может стереть ее.

На одной странице она написала «Смирись с этим, Сесилия» сто раз, и эти слова были забрызганы слезами.

Этот ублюдок будет плакать кровью.

Я поглаживаю тыльную сторону её руки раз, два, и хотя это не рассеивает скованность, но делает ее руку менее тяжелой.

Это немного, но это начало.

Я ласкаю ее руку, ключицу, затем горло, останавливаясь на исчезающей отметине сбоку. Заметка для себя: сделать новую.

Сколько бы я ни массировал ее кожу и нежно прикасался к ней, она почти не реагирует. Я знаю, что она где-то там, и мне нужно вытащить ее из кошмара, в котором она застряла.

Обычно я ел ее киску, и оргазма было бы достаточно, чтобы вывести ее из этого состояния. И хотя я готов к этому, я хочу найти другие методы, которые мог бы использовать на публике.

Мои пальцы скользят по ее челюсти, горлу и другим точкам давления. Она вздрагивает, когда я сжимаю заднюю часть ее шеи.

Поэтому я делаю это снова.

— Сесилия?

Ее глаза медленно открываются, но она смотрит на невидимую точку позади меня.

Я нажимаю еще раз.

— Сесилия, ты меня слышишь?

— Джереми, — шепчет она, а затем слезы каскадом текут по ее щекам, когда ее внимание переключается на меня.

Мой большой палец проводит взад-вперед по чувствительной коже на ее затылке в нежном ритме, к которому я не привык. Это в лучшем случае экспериментально, но поскольку она склоняется к моим прикосновениям, я не останавливаюсь.