– Все хорошо?– выдохнул прямо в лицо он.

– Страшно – жуть!– выдохнула в ответ, пойдя на попятную, потому что сама не знала, что делаю. Просто хотелось, чтобы он не отпускал из объятий, прижал к себе. И постоять вот так чуть-чуть, впитывая его тепло и заботу…

Но Мирон отнял руки, убедившись, что я крепко стою на ногах, и отвернулся, вновь продолжив движение. Я уронила плечи и на секунду закрыла глаза.

«У меня инфаркт скоро случится. Слава богу, сегодня последний раз… Я больше не хочу таких забав…»

– Ты идёшь?– послышалось впереди.

Я тяжело вздохнула, открыла глаза и, неожиданно разглядев свет впереди и широкую тропу, сама осторожно двинулась за Мироном.

Это был ещё один дом в глуши. Ворота были открыты, а широкий хорошо освещённый двор нервно мерил шагами незнакомый пожилой мужчина.

– Ну, наконец, Мирон, здравствуй тебе!– пожал руку мужчина Заварскому, когда мы вошли во двор.

– Доброй ночи,– проронила я, потому что вдруг озябла до того, что зубы застучали друг о друга.

– Настя… Степан Иванович,– представил нас друг другу Мирон.

– И вам здравствуйте,– кивнул мне тот.– Пойдёмте…

– Так никто и не приехал?– поинтересовался Мирон, закатывая рукава трикотажной майки.

– Да ничего, справимся. Дело уже знакомое. Главное, чтобы было кому вовремя подсобить,– будто успокоился Степан Иванович.

С чем они оба собирались справляться, было не понятно. Я находилась в полной прострации: сонная, ночью, с Заварским, чёрте-те где – голова шла кругом.

Мы прошли за дом и оказались у большой постройки с широким высоким входом, похоже, конюшней, потому что на стене у ворот висели уздечки и другие приспособления для конной езды. Внутри горел мягкий тёплый свет, слышались частые неодиночные фырканья. Пахло кормом и немного навозом. Но было довольно чисто.

– Мирон, тебе, может, что надеть дать?– поинтересовался хозяин конюшни и на ходу снял с крючка на столбе какой-то серый кусок ткани.– Вот фартук разве… Не готовился я так рано…

– Спасибо. Не волнуйтесь, Степан Иванович, справимся,– ободряющим тоном проговорил Мирон и сразу накинул на себя фартук.

Конюшня была разделена на шесть секций, и в каждой кто-то стоял, кроме последней, в которой свет горел ярче. Хозяин открыл дверь, вошёл внутрь и присел, а когда за ним вошёл Мирон, я остановилась у входа и увидела её…

На сене на правом боку лежала лошадь с ненормально раздувшимся животом и широко раскрытыми глазами – огромными стеклянными – смотрела в пустое пространство. Когда Степан Иванович коснулся ладонью её живота, та судорожно дёрнулась и тихо протяжно заржала. От этого звука – стона – мурашки расползлись по всему телу и волосы на затылке стали дыбом. Я обняла себя за плечи и настороженно посмотрела на Мирона.