Пальцы Ивана источали тепло, путешествуя вниз по моему телу к заднице, но контакт не воспламенялся. Объятие было тлеющим угольком на ветру, не способным вспыхнуть без бензина.

Он наклонил мою голову рукой, углубляя поцелуй, и я почувствовала знакомый привкус корицы. Они жевали одну и ту же жвачку. У них своя история. Вражда между ними была личной. Интересно, насколько хорошо они знали друг друга, делились ли секретами на улицах Москвы или в камере, похожей на эту?

Когда он отстранился, мое дыхание было мягким и ровным, давление его губ исчезло, оставив лишь воспоминания. Верность говорила мне, что здесь мое место — в объятиях мужчины, с которым я так много делила, — но моя душа молила о чем-то другом: об огне, который горит без топлива; о Versace, танзаните и руках, от которых у меня перехватывает дыхание. Мое тело было не в восторге, хотя внутри все рушилось.

Если я могла желать дьявола, это означало, что во мне тоже имелась какая-то тьма.

Глава 31 Мила

Глава 31

Мила

Oenomel — что-то, сочетающее силу со сладостью.

Мне следовало бы подвергнуть сомнению свой жизненный выбор, поискать ключ к камере Ивана или сделать что-нибудь хоть отдаленно конструктивное. Вместо этого я сидела в гостиной с Библией на коленях и смотрела, как солнце садится за горизонт. Книга была на Русском и потому непонятна, но слова не имели значения. Это была божественная поддержка, в которой я нуждалась — подобно распятию или чесночному ожерелью.

Je hais Madame Richie. Tu hais Madame Richie. Nous haïssons Madame Richie.[89] С каждым днем я все больше ненавидела гадалку. Я возложила всю вину на нее за то, что она привела в движение то, что я не могла остановить. Я бы отдала должное своей глупости, но ей нужно было признаться в заклинании, которое она наложила на меня, наслаждаясь удушьем и прикосновением тьмы. Несмотря на отсутствие высшего образования, я знала, что никто в здравом уме не жаждет меньше кислорода.

Входная дверь тихо закрылась, но с тем же успехом ее можно было захлопнуть, мягкий щелчок вызвал резкую вибрацию в кончиках моих пальцев. Не могло быть яснее, кто только что вошел, если перед ним маршировал оркестр. Энергия, которую он нес в себе, соперничала с коварным визгом в фильмах ужасов, когда сверкающий нож вонзался в жертву.

У Ронана, должно быть, был плохой день на работе.

Сжав живот, я взяла книгу, открыла ее на случайной странице и притворилась, что преданно читаю. Я сидела спиной к двери, но мне не нужно было ее видеть, чтобы понять, что он бесшумно вошел в комнату. Его присутствие окутывало меня, как одеяло из скользких гадюк: черных, гладких и угрожающих укусить.