Наконец до него дошло, что я бодрствую и нахожусь дальше от порога смерти, чем он предполагал. Продолжая давить на рану, он откинулся на спинку сиденья, положил руку на локоть и опустил голову на грудь, закрыв глаза.

— Ona ne spit,[131] — грубо выдохнул он. — Блядь. Ona ne spit.

— Мы почти не месте, — объявил Альберт с переднего сиденья.

Я ожидала, что мне будет очень больно, хотя все тело покалывало, будто мне вкололи лидокаин.

Когда Ронан открыл глаза, они пригвоздили меня с яростью, которую я никогда не видела от него.

— Zachem ty eto sdelala?[132] — процедил он сквозь зубы. — Zachem?

— По Английски, — тихо сказала я.

— Какого черта ты это сделала, Мила? — он зарычал с глубоким хрипом. — ПО КАКОЙ ПРИЧИНЕ?

— Ты не бессмертен, — прошептала я, с трудом переводя дыхание. — Я не хотела, чтобы ты умирал.

Он уставился на меня со смесью недоверия, гнева и еще чего-то непонятного.

— Ты не должна жертвовать собой ради меня, — он стиснул зубы. — Ты НЕ умрешь за меня, kotyonok, — его глаза распяли меня. — Если кто-то и умрет между нами, то это буду Я. Ты меня поняла?

Я ничего не поняла, и покачала головой.

— Тогда позволь мне объяснить тебе, — сказал он, и тени в его глазах вспыхнули, когда они поднялись на поверхность. — Ты без меня выжила бы. Ты бы двинулась дальше, — его тон стал грубее. — Я не могу представить себе мир, в котором не было бы тебя и твоего гребаного желтого цвета. Так что если ты умрешь, то заберешь меня с собой. Твоя жертва ничего не значит, kotyonok. НИЧЕГО.

Слеза скатилась по щеке, и холод начал проникать в мою внутреннюю дрожь. Мозг превратился в лед, и я сильно задрожала.