– Ну а чем вы занимались до… этого? – спросил Антонио.

– Я являюсь профессором философии в Мадридском университете, – без колебаний ответил тот, намеренно используя настоящее время. Потом продолжил, довольный, что заручился вниманием Антонио: – Посмотри только, скольких эта война довела до самоубийства. Счет, наверное, ведется на тысячи. Уж ни в этом ли величайшая победа фашистов? Еще один заключенный отправился гореть в адском пламени – одним ртом меньше кормить.

Старик рассуждал о сложившейся ситуации так прагматично, так трезво, что почти убедил Антонио, который и сам несколько раз становился свидетелем самоубийств. Самое страшное произошло всего несколько дней назад в Фигерасе, еще до того, как их сюда перевезли. Один из заключенных, подпрыгнув, оторвал лампочку со свисающего с потолка шнура, молниеносным движением, так чтобы его не успели остановить ни друзья, ни фашисты, разбил ее о край стула и вонзил иззубренный осколок себе в вену.

По прошествии времени пришли стражники, чтобы оттащить его тело. Им было не впервой. А укоротить шнур руки как-то не доходили.

– Что ж, – проговорил профессор, натягивая на голову круглую шапку, лежавшую поверх формы, – думаю, пора приниматься за дело.

Его лихому задору на секунду невозможно стало сопротивляться.

– Видишь это? – спросил он, указывая на свою шапку. Нанесенная на нее буква «Т» означала «Trabajos Forzados», то есть «принудительные работы». Это была метка раба.

– Да, – ответил Антонио. – Вижу.

– Они могут закабалить мое тело, – провозгласил профессор, – но мой дух – только мой.

Каждому требовалась причина для того, чтобы выжить, и этот старик, казалось, нашел свою.

Сейчас в комнате никого уже не осталось. Несмотря на пустые желудки, им придется сегодня работать. До наступления темноты оставалось два часа, их кабальники не собирались терять их впустую.

Новоприбывшие двинулись цепочкой через густой лес и спустя некоторое время добрались до границ стройплощадки. Выйдя на расчищенный участок громадных размеров, они оказались потрясены самим масштабом увиденного.

Тысячи тысяч человек работали группами. Вся их масса двигалась непрерывно, организованно, упорядоченно; было ясно, что люди заняты каким-то неотступным титаническим бесконечным делом. Двигаясь в одном направлении, они несли груз, а потом возвращались с пустыми руками за следующим, словно муравьи, шныряющие взад-вперед по муравейнику.

Группу Антонио отвели к огромному открытому склону скалы. На первый взгляд могло показаться, будто им поручили в буквальном смысле слова перенести гору. Грохот стоял оглушительный. Порой изнутри доносился раскатистый шум. Стало ясно, чего от них ожидают. В этой массивной скале проделывалась гигантская дыра. Любые приказы терялись во встретившей их какофонии. Перед ними лежали груды камней. Несколько мужчин орудовали киркомотыгами, стараясь их расколоть. Ошметки летели во все стороны. Остальные работники поднимали куски породы голыми руками и несли их прочь. Постоянно слышались выкрики приказов, то и дело раздавались нагоняи, часто мелькал занесенный для удара хлыст. Это был сущий ад.