– Смогут и навяжут, – возразил Эшли. Голос его звучал спокойно, но в глазах была тревога. – И нам придется гораздо хуже, чем теперь.

– Ах, Эшли! Хуже, чем сейчас, уже некуда!

– Уверяю вас, может быть хуже. Гораздо хуже, чем сейчас. Предположим, что в законодательном органе будут негры? А если у нас изберут губернатора из черных? Предположим, у нас появится еще более жесткая военная власть, что тогда?

Постепенно до Скарлетт начал доходить смысл происходящего, и глаза у нее округлились от страха.

– Я долго думал, что будет наилучшим выходом для Джорджии… наилучшим выходом для всех нас, – продолжал Эшли, и лицо его напряглось. – Разумно ли нам следовать примеру законодательного собрания и дразнить Север, чтобы целая армию янки напустилась на нас и заставила-таки предоставить право голоса неграм, хотим мы того или не хотим. А может быть, лучше проглотить свою гордость, красиво подчиниться и поскорее забыть, что произошло. В конце концов, итог окажется одинаковым. Мы беспомощны. Нам ничего другого не остается, как только принять горькое лекарство, которое нам дают. Возможно, для нас будет лучше выпить его и не брыкаться.

Скарлетт почти не воспринимала слова Эшли. Конечно, он видит все стороны вопроса, она же – только одну: как эта пощечина северянам отразится на ней самой.

– Собрался стать радикалом и голосовать за республиканцев, Эшли? – резко и зло спросил дед Мерривезер.

Наступило тяжелое молчание. Скарлетт заметила, как рука Арчи метнулась к пистолету и остановилась. Арчи считал и часто говорил, что дед – старый пустозвон, и уже был готов вступиться за мужа мисс Мелани, даже если муж Мелани несет ахинею.

Растерянность во взгляде лице Эшли вдруг сменилась гневом, но, прежде чем он успел что-то сказать, дядя Генри набросился на деда:

– Ты, старый хрен! Прости меня, Скарлетт. Не смей, старый осел, так говорить об Эшли!

– Эшли может сам постоять за себя, и не надо его защищать, – холодно заметил дед. – Но говорил он как саквояжник. Подчиниться! Черт! Прощу прощения, Скарлетт.

– Я не верил в отделение, – возмущенно заговорил Эшли. – Но когда Джорджия отделилась, я был с ней. И я не верил в войну, но был на фронте. Не верю я и в то, что будет какая-то польза, если еще больше злить янки. Но если наше законодательное собрание постановило, я буду заодно с ним. Я…

– Арчи, – резко вмешался дядя Генри, – отвези мисс Скарлетт домой. Ей тут не место. Политика не женское дело, вдобавок сейчас начнется настоящая ругань. Давай, Арчи. Спокойной ночи, Скарлетт.

Они ехали Персиковой улицей, а сердце у Скарлетт все колотилось от страха. Чем может угрожать ей эта дурацкая выходка законодательного собрания? Вдруг янки так разозлятся, что отнимут у нее лесопилки?