Мужчины при деньгах не так легко приобщались к новому образу жизни или, возможно, не столь терпеливо сносили требования новой знати. Они много, даже слишком много, пили на вечеринках Скарлетт, и обычно после приема кое-кто из них оставался в ее доме, к неудовольствию супруги. Но они пили совсем не так, как мужчины ее детства. Напиваясь, превращались в глупых, безобразных и мерзких животных, и, сколько бы Скарлетт ни ставила плевательниц в самых видных местах, по утрам ковры всегда оказывались загаженными табаком.

Скарлетт и презирала этих гостей, и получала от их общества удовольствие. И поскольку они ей нравились, дом был полон ими. Но всякий раз, когда они начинали раздражать ее, она презрительно посылала их к черту. И гости шли.

Они терпели даже Ретта, что было гораздо труднее, потому что тот видел их насквозь, и все понимали это. Он рубил им правду в глаза даже в своем в доме, и всегда таким образом, что нечем было крыть. Не стыдясь того, как сколотил свое состояние, Ретт всячески демонстрировал, что им тоже не следует стыдиться своих гешефтов, и редко упускал возможность высказаться там, где, по общему мнению, следовало бы помолчать.

Ни с того ни с сего за чашей пунша он мог самым любезным тоном заметить: «Ральф, будь у меня хоть немного здравого смысла, я сделал бы деньги, продавая акции золотых рудников вдовам и сиротам, как ты, а не рисковал бы жизнью, прорываясь сквозь блокаду»; «Билл, я вижу, у тебя новая конная упряжка. Продал еще несколько тысяч облигаций несуществующей железной дороги? Красиво сработано!»; «Поздравляю, Амос, с получением нового контракта от штата. Жаль, что слишком многим пришлось давать на лапу».

Дамы считали, что он отвратительно, невыносимо вульгарен. Мужчины за глаза называли его свиньей и ублюдком. Новая Атланта любила Ретта больше старой, но он не предпринимал никаких попыток ужиться и с теми и с другими. Шел своей дорогой, довольный, презрительный, глухой к мнению окружающих, настолько вежливый, что его вежливость сама по себе уже была оскорблением. Для Скарлетт он до сих пор оставался загадкой, загадкой, над решением которой она уже перестала биться. Она была убеждена, что ему вечно чего-то недоставало или будет недоставать; он либо чего-то очень сильно хотел, но не мог получить, либо никогда ничего не хотел, поэтому ему на все наплевать. Он высмеивал все, что она делала; поощрял ее нелепые выходки и оскорбительное высокомерие, глумился над ее претенциозностью… и платил по счетам.

Глава 50

Глава 50

Даже в самые интимные моменты жизни Ретт никогда не отступал от невозмутимо спокойной манеры держаться. А Скарлетт никогда не покидало ощущение того, что он тайно наблюдает за ней и стоит ей резко повернуть голову, как она увидит удивление в его глазах, тот задумчивый выжидающий взгляд, тот взгляд почти неимоверного терпения, который был ей непонятен.