Волна этой вульгарности вознесла Скарлетт на самую вершину. В ослепительных нарядах, приобретенных на неиссякающие деньги Ретта, она была необыкновенно хороша. Наступившая эпоха как нельзя лучше устраивала ее – эпоха грубая, крикливая, не в меру броская. Разодетые женщины, дома, ломящиеся от мебели, избытка драгоценностей, множество лошадей, изобилие еды и море виски… Задумываясь в редкие минуты о том образе жизни, который ведет, Скарлетт видела, что ни одна из ее новых знакомых не подходила под понятие «леди», определенное строгими стандартами Эллен. Она и сама нередко нарушала стандарты матери с того далекого дня, когда в гостиной «Тары» приняла решение стать любовницей Ретта, поэтому и в последнее время не терзалась угрызениями совести.

Возможно, происходило это потому, что ее новые друзья пусть не могли считаться леди и джентльменами, но с ними, как и с друзьями Ретта из Нового Орлеана, было безумно интересно. Куда интересней, чем с подавленными, богомольными, зачитывающимися Шекспиром друзьями ее ранних дней в Атланте. Если не считать короткой интерлюдии медового месяца, так интересно ей еще никогда в жизни не было. К тому же за спиной мужа Скарлетт почувствовала себя как за каменной стеной. Теперь о будущем можно было не беспокоиться, и ей хотелось танцевать, играть, прожигать жизнь, объедаться и опиваться, нарядиться в шелка и атлас, нежиться на пуховых кроватях и мягких диванах. И она ни в чем себе не отказывала. Видя, что Ретта это только забавляет, сбросив с себя путы детства, освободившись, наконец, от страха перед нищетой, которые преследовали ее последний год, Скарлетт добилась того, о чем мечтала всю жизнь, – делать все, что ей хочется, и посылать тех, кому это не нравится, к черту.

Она преисполнилась приятным пьянящим чувством, знакомым только тем, кто всегда готов плюнуть в лицо организованному обществу, – картежникам, мошенникам, авантюристам, всем тем, кто преуспел благодаря природному уму. Она говорила и делала именно то, что хотела, и очень скоро ее надменность уже не знала границ.

Она, не колеблясь, проявляла высокомерие к своим новым друзьям республиканцам и саквояжникам и крайне заносчиво держалась с гарнизонными офицерами и их семьями. Из всей пестрой людской массы, хлынувшей в Атланту, военных Скарлетт решительно отказывалась принимать и терпеть. В своем пренебрежительном к ним отношении она превзошла самое себя. Мелани была не единственной, кто помнил, что означает синяя форма. Для Скарлетт эта военная форма с золотыми пуговицами навсегда осталась олицетворением испытанного во время осады страха, панического бегства, грабежей и пожаров, безысходной бедности и изнурительной работы в «Таре». Разбогатев и заручившись поддержкой губернатора и многих видных республиканцев, она могла пренебрежительно относиться к любому военному в синей форме, который попадался ей на глаза, что с удовольствием и делала.