На балах и торжественных приемах у Скарлетт также можно было встретить и тех, кому в другие дома путь был заказан. Эти люди предпочли бы тихие гостиные «старой гвардии», но «старая гвардия» не желала иметь ничего общего с сельскими учительницами, которые поехали на Юг, горя желанием заняться духовным воспитанием негров, не терпела она и иуд, которые раньше были честными демократами, но после капитуляции переметнулись к республиканцам.

Трудно было сказать, какой класс больше ненавидело исконное гражданское население: непрактичных учителей-янки или иуд, хотя чаша весов, пожалуй, склонялась в сторону последних. От учительствующих дам еще можно было отмахнуться: «Чего вы хотите от янки, любящих черномазых? Конечно, они считают черномазых ровней себе!» Но тем жителям Джорджии, которые перешли к республиканцам из корыстных соображений, оправданий не было и не могло быть.

«Мы пережили голод. И вы тоже могли бы пережить его», – рассуждала «старая гвардия». Многие солдаты из бывших конфедератов, видя панический страх на лицах сослуживцев, обеспокоенных судьбой своих семей, более терпимо относились к бывшим товарищам по оружию, которые встали под другие знамена ради куска хлеба. Но только не женщины «старой гвардии»; они остались непримиримы и несгибаемы, являя собой большую силу позади социального трона. В эти дни «безнадежное дело» стало им еще дороже, чем в момент наивысшего торжества. Теперь его возвели в культ. В нем все было свято: могилы мужчин, павших за него, поля битв, изорванные знамена, скрещенные сабли, висящие в холлах, пожелтевшие письма с фронта, ветераны. Эти женщины не оказывали помощь, не выражали сочувствие и не предоставляли жилище тем, кто совсем недавно был их врагом, поэтому Скарлетт причислили к вражескому лагерю.

Разномастное общество, сплотившееся под давлением острых требований политической ситуации, объединяло одно – деньги. Поскольку у большинства этих людей за всю довоенную жизнь в кармане не водилось больше двадцати пяти долларов, теперь они ударились в мотовство, которого Атланта еще не видывала.

C приходом к власти республиканцев город погрузился в эпоху расточительства и демонстрации своего богатства, маскируя лишь внешними атрибутами утонченности порок и вульгарность. Никогда прежде пропасть между очень богатыми и очень бедными не была такой широкой. Те, кто вознесся наверх, не собирались заботиться об оказавшихся внизу, исключая, конечно, негров. Те просто обязаны были получить все самое лучшее. Лучшие школы и жилье, лучшую одежду и развлечения; кто, как не они, представлял собой политическую силу, поэтому голос каждого негра был на учете. До обнищалых жителей Атланты, которые от голода замертво падали на улицах города, нуворишам-республиканцам не было никакого дела.