– Прости меня, милый, – мягко проговорила Скарлетт, протягивая к Эшли руки. – Я понимаю, что творится у тебя на душе. Но запомни – она ничего не знает… она никогда ничего не подозревала… Бог уберег нас.

Эшли бросился к Скарлетт и, как слепой, обнял ее. Она приподнялась на цыпочки, прижалась воспаленной щекой к его щеке и погладила рукой его волосы.

– Не плачь, мой любимый. Она хотела, чтобы ты оставался храбрым. Через минуту она захочет увидеть тебя, и ты должен быть храбрым. Она не должна видеть твоих слез. Это расстроит ее.

Эшли так сильно сдавил ее, что Скарлетт чуть не задохнулась.

– Что мне делать? – тяжело дыша ей в ухо, спросил он. – Я не могу… я не могу жить без нее.

«Я тоже», – подумала Скарлетт, судорожно представляя себе, что долгие, долгие годы ей придется прожить без Мелли. Но нельзя предаваться унынию, потому что она в ответе перед Мелани за Эшли. Ей припомнилась та лунная ночь в «Таре», когда она, опьянев и смертельно устав, говорила самой себе: «Испытания выпадают на долю тех, у кого сильные плечи». Ну что же, плечи у нее оказались сильнее, чем у Эшли. Скарлетт выпрямилась, готовая взвалить на себя новую ношу, и нарочито спокойно, с материнской нежностью поцеловала его мокрую щеку, не чувствуя при этом ни нервного возбуждения, ни страстного желания.

– Мы справимся, – заключила она. – Справимся как-нибудь…

Дверь, ведущая в холл, с шумом отворилась, и доктор Мид громко позвал:

– Эшли! Скорее!

«Боже мой! Она скончалась! – мелькнуло в голове Скарлетт. – А Эшли не успел с ней попрощаться! Но, может быть…

– Беги! – воскликнула она, подталкивая Эшли.

Однако тот застыл на месте и только ошеломленно смотрел на нее.

– Беги!

Скарлетт резко распахнула дверь и жестом показала, чтобы он шел. Ее строгий тон заставил Эшли ожить, и он выбежал в холл, продолжая сжимать перчатку. Затем она услышала его торопливые шаги и скрип закрываемой двери.

«Боже мой!» – повторила Скарлетт, медленно подошла к кровати и, сев на нее, обхватила голову руками, чувствуя безмерную усталость. Со скрипом этой двери внутри у нее словно что-то надломилось – так сильно было напряжение последних часов, совершенно измотавшее ее. Пережитое потрясение истомило тело и душу Скарлетт. Она уже не чувствовала ни угрызений совести, ни страха, ни удивления. Исчезли все чувства, и только в висках продолжало механически стучать – тик-так… тик-так… тик-так…

Постепенно в глубине притупившегося сознания Скарлетт зародилась мысль, что Эшли ее не любит и никогда не любил, и она восприняла этот факт совершенно спокойно. Нет, она не должна была спокойно воспринимать его. Она должна чувствовать себя несчастной, убитой горем, сетовать на судьбу. Слишком долго она полагалась на любовь Эшли. Это чувство поддерживало ее в тяжелые дни. Да, от правды никуда не деться. Он не любил ее, и это мало волновало Скарлетт. А мало волновало потому, что она не любила его. Не любила, и поэтому, что бы он теперь ни сказал и ни сделал, не могло причинить ей боль.