– Знаете, Стелла, может показаться, что я бездушный чурбан, но это не так. Мне крайне импонирует вся эта ваша юношеская пылкость, стремление спасти любимого… Это красиво. Правда, – он снова затягивается. – Главный судмедэксперт района – мой хороший знакомый. И при большом желании мы бы могли замять дело об убийстве. Протащили бы версию пожара, и разбирательству конец.

– Вы… Вы действительно сможете это сделать? – спрашиваю шокировано.

Услышанное настолько дико и невероятно, что я, не совладав со шквалом противоречивых эмоций, бухаюсь обратно на стул.

– Да. Как я уже сказал, я знал Белянского, он был моральным уродом. По этой причине я вполне допускаю мысль, что вы говорите правду. Вот только правда вам не поможет, Стелла. В нее никто, кроме меня, не поверит. Бестужев со своей хулиганской репутацией прекрасно вписывается в дело, и суд не станет слушать ваши трогательные стенания, – Невзоров подается чуть вперед, и его взгляд захватывает меня в безжалостный капкан. – Я вам так сочувствую. У меня ведь и у самого семья, дети… Конечно, есть свои сложности: старшей надо институт оплачивать, у младшей со зрением проблемы – операция нужна. Сами понимаете, цены в частных клиниках космические, а очередь в государственной на несколько лет вперед…

– Сколько? – перебиваю нетерпеливо. – Сколько вы хотите?

Невзоров довольно ухмыляется. Видимо, рад, что я оказалась такой догадливой. Но, если честно, догадливость здесь не при чем. Просто я слишком хорошо знаю людей и их продажную натуру. После смерти отца я запомнила аксиому: чувства – ничто, деньги – все.

Наклонившись над столом, Невзоров что-то пишет на клочке бумаги, а потом пододвигает его ко мне. Перед моим взором возникает число с пятью нулями на конце, и я шумно сглатываю.

Такой суммы у меня нет и не будет, даже если я продам почку. Хотя, если найти очень щедрого покупателя… В общем, оставлю этот вариант про запас.

– Вы знаете, в каких условиях я живу, – говорю хрипло. – По-вашему, у меня есть такие деньги?

– Хозяин-барин, – пожимает плечами следователь. – На нет и суда нет. Заявление с признанием вины у меня есть. О большем не прошу.

Собственное бессилие обваливается на меня сокрушительным камнепадом. Мне тошно, мерзко и снова нечем дышать. А в груди настоящая агония: печет, стонет от боли, огнем горит.

Нет, ну чем только Глеб думал? Неужели рассчитывал, что я смогу абстрагироваться от чувства вины и наслаждаться незаслуженной свободой? Свободой, которая досталась мне такой ценой?

– Сколько у меня есть времени? – спрашиваю бесцветно.