Ее не удивила мягкость его кожи под вечерней щетиной, необыкновенное тепло его щеки. И когда она наклонилась — впервые оказавшись выше него, — очертания его губ под ее губами стали словно старая песня, знакомая и легкая. В конце концов, это не был первый их поцелуй. Хотя теперь он был иным. Спокойный, осторожный и драгоценный. Рука Адама легла на ее талию, он запрокинул подбородок и потянулся к ней, нетерпеливый и настойчивый, будто он об этом уже думал, будто и он тоже давно этого хотел. Это был не первый их поцелуй, но этот поцелуй впервые стал
«Видишь? — хотелось ей сказать победно. Она не знала точно, кому именно. — Видишь? Это изначально должно было быть так». Оливия улыбнулась ему в губы. И Адам…
Адам уже отстранился и качал головой, как будто отказ все время готов был сорваться с его губ, даже когда он отвечал на ее поцелуй. Его пальцы крепко сомкнулись у нее на запястье, и он отвел ее руку от своего лица.
— Это плохая идея.
Ее улыбка поблекла. Он был прав. Он был совершенно прав. И одновременно он глубоко ошибался.
— Почему?
— Оливия. — Он снова покачал головой. Затем его рука поднялась от ее талии к его губам, как будто желая тронуть поцелуй, который они только что разделили, убедиться, что он был на самом деле. — Это… нет.
Он действительно был прав. Но она повторила:
— Почему?
Адам надавил пальцами на сомкнутые веки. Левая его рука все еще лежала у нее на запястье, и Оливия отстраненно думала, осознает ли он это. Понимает ли, что его большой палец поглаживает взад-вперед ее венку.
— Мы тут не для этого.
Она чувствовала, как раздуваются ее ноздри.
— Это не значит, что…
— Ты не мыслишь ясно. — Он сглотнул. — Ты расстроена, пьяна, и…
— Я выпила два пива. Много часов назад.
— Ты аспирантка, в данный момент ты зависишь от меня в плане ночевки, и даже если бы это было не так, моя власть над тобой может легко превратить все это в принуждение, что…
— Я… — Оливия засмеялась. — Я не чувствую принуждения, я…
— Ты любишь