Он обхватил губами всю ее грудь целиком. Из его горла вырвался глубокий стон, и стало ясно, что он мог бы проглотить ее без остатка. Оливии тоже стоило его потрогать: она все это затеяла, а значит, должна была удостовериться, что секс с ней не станет для него тяжкой повинностью. Может, нужно положить руку туда, куда он притянул ее раньше, и погладить? Адам мог бы проинструктировать ее, сказать, как ему больше нравится. Пусть это их первый и последний секс и они никогда больше не будут про это вспоминать, но Оливия ничего не могла с собой поделать: она просто хотела, чтобы он получил удовольствие. Хотела ему нравиться.

— Так нормально?

Должно быть, она слишком надолго погрузилась в свои мысли, потому что теперь он смотрел на нее снизу вверх, нахмурившись, а его большой палец поглаживал ее бедро.

— Ты напряжена. — Голос его звучал натянуто. Он почти рассеянно держал свой член, поглаживая и сжимая его время от времени, когда его взгляд падал на затвердевшие кончики ее сосков, когда она дрожала, когда переступала с ноги на ногу, чтобы потереть бедро о бедро. — Мы не обязаны…

— Я хочу. Я сказала, что хочу.

У него дернулся кадык.

— Не важно, что ты сказала. Ты всегда можешь передумать.

— Я не передумаю.

По тому, как он смотрел на нее, Оливия была уверена, что он снова будет возражать. Но он просто прижался лбом к ее груди. Его теплое дыхание ласкало кожу, которой он только что касался языком, кончиками пальцев он дотронулся до резинки ее трусов, погрузился под тонкий хлопок.

— Кажется, я передумал, — пробормотал он.

Она оцепенела.

— Я знаю, что ничего не делаю, но, если ты скажешь, что тебе нравится, я могу…

— Мой любимый цвет все-таки зеленый.

Оливия резко выдохнула, когда его большой палец надавил ей между ног, коснувшись ткани, уже темной и влажной. У нее в легких совсем не осталось воздуха. Она со смущением думала, что теперь он точно поймет, как сильно она этого хочет… Она испытала неловкое, жгучее наслаждение, когда его палец, большой и округлый, заскользил по ее щели.

Он определенно понял это. Потому что вновь посмотрел на нее затуманенным взглядом и учащенно задышал.

— Черт, — тихо сказал он. — Оливия.

— Ты хочешь… — Во рту у нее стало сухо, как в пустыне. — Хочешь, чтобы я сняла их?

— Нет. — Он покачал головой. — Пока нет.