Адаму, казалось, все нравится.
— Может, тебе лучше…
Укус.
— Нет.
— Я даже не сказала…
Он вскинул взгляд.
— Я хочу заниматься только этим и ничем другим.
— Но…
Он с громким, влажным звуком всосал одну ее губу, и она ахнула. А потом его язык оказался внутри нее, и она застонала, наполовину — от удивления, наполовину — от ощущения… О, да.
— Боже, — сказал кто-то. Не Оливия, так что, должно быть, Адам. — Боже.
Это было невероятно. Сверхъестественно. Его язык скользил внутрь и наружу, кружил, его нос прижимался к ее коже, каждый раз, когда по ее телу проходила судорога, он издавал тихие грудные звуки, и Оливия была близка к тому, чтобы…
Она не знала, сможет ли кончить. Ведь в этой комнате находился другой человек, и он ее касался.
— Мне потребуется время, — сказала она извиняющимся тоном. Она ненавидела себя за то, как тонко прозвучал ее голос.
— Слава богу, — его язык прошелся по ней целиком длинным широким движением. — Пожалуйста.
Она никогда не слышала, чтобы Адам с таким энтузиазмом относился к чему бы то ни было, даже к написанию заявок на гранты или к вычислительной биологии. Это вознесло ее на несколько уровней выше, и все стало еще хуже, когда она заметила его руку. Не ту, которой он отодвигал половинку ее задницы, а другую.
Оливия увидела, что он не достал член из штанов, и это было несправедливо, раз она лежала перед ним, настолько раскрывшись. Но то, как двигалась его рука, как медленно она скользила вверх и вниз, — это было просто невыносимо. Она выгнулась еще сильнее, ее позвоночник образовал идеальную дугу, а затылок коснулся подушки.
— Оливия. — Он отклонился на несколько сантиметров и поцеловал внутреннюю сторону ее дрожащего бедра. Глубоко втянул воздух носом, как будто хотел удержать ее запах. — Тебе пока нельзя кончать.
Его губы коснулись ее складок, когда его язык снова погрузился внутрь, и она зажмурилась. В ее животе расцвел жидкий обжигающий жар и разлился по всему телу. Ее пальцы ухватились за простыни, пытаясь найти опору. Это было невыносимо. Это было не в ее власти.