– Дай мне хороший совет, Уайли. А то жизнь у меня, похоже, пошла под откос.

Остановившись на узком тротуаре, Чед повернулся к ней:

– Ты добилась такого успеха, о каком и мечтать не смела, а тебе все мало.

Талли поморщилась, поймав его взгляд.

– Надо было, наверное, иногда делать паузы, наслаждаться моментом. А я все неслась сломя голову.

– Ты не одна, Талли. У каждого человека в жизни есть другие люди. Есть семья.

– Ты, похоже, забыл про Дымку.

– А может, это ты про нее забыла?

– В смысле?

Он обернулся, взглянул на свою дочь и свою девушку – они держались за руки, одна учила другую ехать на роликах задом.

– Я столько лет потерял, прежде чем опомнился, понял, что у меня есть дочь, и решил ее отыскать.

– Ты всегда был оптимистом.

– В этом-то все и дело – ты тоже всегда была оптимисткой. – Наклонившись, он коротко поцеловал ее в щеку. – Продолжай зажигать мир, Талли, – сказал он и, развернувшись, зашагал прочь.

Эти же слова она много лет назад прочла в записке, которую нашла в его пустом доме. Но тогда, вглядываясь в буквы, темневшие на бумаге, не угадала скрытой за ними безысходности. Лишь теперь она понимала – эти слова служили одновременно поощрением и наказанием. Какой смысл зажигать мир, если не с кем насладиться его сиянием?

С чем Талли всегда справлялась хорошо, так это с игнорированием неприятных переживаний. Всю жизнь она успешно гнала от себя любые горести и плохие воспоминания, запирала их в каком-нибудь пыльном уголке подсознания, так далеко, что сама теряла из виду. Да, порой ей снились кошмары, и она просыпалась среди ночи в холодном поту, чувствуя, как проступают на маслянистой поверхности сознания эти подавленные эмоции, но едва начинался день, она заталкивала их обратно в темные, пыльные углы и делала вид, что навсегда стерла их из памяти.

И вдруг, впервые в жизни, она обнаружила, что не может забыть, не может замести свои воспоминания под ковер.

Чед. Эта внезапная встреча с ним в городе, успевшем за долгие годы стать родным, потрясла ее до основания. Сколького она не сказала ему, сколького не спросила.

С того дня прошло уже три месяца, а она все ловила себя на том, что перебирает в голове подробности их короткого разговора, препарирует его, точно патологоанатом, пытаясь отыскать хоть какие-то ключи к разгадке. Чед превратился для нее в символ всего, от чего ей пришлось отказаться. В дорожный указатель, мимо которого она проскочила на полном ходу.

Но сильнее всего ее мучили воспоминания о том, что он сказал про Дымку. «Ты не одна, Талли. У каждого человека есть семья». Его слова, кажется, звучали чуть по-другому, но суть от этого не менялась.