Кейт сама не помнила, как заснула. Казалось, только что говорила с Талли, а вот уже очнулась в темной палате, среди запаха свежесрезанных цветов и антисептика.

В этой палате она провела столько времени, что почти привыкла считать ее домом, и порой, измученная отчаянной надеждой, с которой не желали расставаться ее родные, она с благодарностью принимала тишину этой маленькой бежевой комнаты. Одной, среди пустых стен, не нужно было притворяться сильной.

Но сейчас ей не хотелось быть здесь. Хотелось оказаться дома, в собственной постели, лежать в объятиях мужа, а не смотреть, как он спит у противоположной стены на больничной кровати.

Или сидеть с Талли на сыром берегу Пилчака, обсуждать последний альбом Дэвида Кэссиди, таская шипучие леденцы из одного пакета.

Она улыбнулась этому воспоминанию, и разбудивший ее страх ненадолго отступил.

Она понимала, что без таблеток не заснет, но будить медсестру не хотелось. К тому же ей и без того недолго осталось, зачем еще тратить время на сон?

Такие мрачные мысли начали посещать ее лишь в последние недели. Предыдущие несколько месяцев, с того самого дня, как объявили диагноз – про себя она называла его «днем Д», – Кейт соглашалась на все, чего от нее требовали, и не забывала улыбаться ради тех, кто был рядом.

Операция? Конечно, отрезайте мне грудь, обойдусь.

Облучение? Не вопрос, жгите!

Химиотерапия? Да-да, несите свежую дозу яда.

Тофу и мисо-суп? М-м, вкусно. А добавка будет?

Кристаллы. Медитация. Визуализация. Китайские травы.

Она делала все, отдавала лечению все свои силы. Более того, она в это верила – верила, что поправится.

Усилия вымотали ее. А вера – сломала.

Вздохнув, она наклонилась, включила прикроватную лампу. Джонни, успевший привыкнуть к ее странному режиму сна, приоткрыл глаза и пробормотал: