– Все в порядке, милая?

– Все хорошо, спи.

Промямлив что-то нечленораздельное, он перевернулся на другой бок. Тут же раздалось тихое сопение.

Кейт потянулась за тетрадью, которую принесла Талли. Взяв ее в руки, провела кончиками пальцев по гравировке на коже, по страницам с золотым обрезом.

Будет тяжело, в этом она не сомневалась. Чтобы взять ручку и записать свою жизнь, придется для начала ее вспомнить – вспомнить, кем она была, кем мечтала стать. И эти воспоминания, неважно, хорошие или плохие, причинят боль.

Но зато дети смогут за болезнью разглядеть ее – женщину, которую навсегда запомнят, хотя так никогда и не узнают по-настоящему. Талли права. Лучший подарок, который она может им оставить, – это правда о себе.

Она открыла тетрадь. Не зная толком, с чего начать, она просто начала.

Паника всегда ощущается одинаково. Сперва в желудке образуется тяжесть, затем подступает тошнота, а за ней – судорожная спертость в легких, которая не проходит, сколько ни дыши. Но повод для страха каждый день новый – я никогда не знаю заранее, что меня спровоцирует. Может, поцелуй мужа с привкусом грусти, которая надолго осядет в его глазах. Порой я замечаю, что он уже горюет обо мне, уже скучает, хотя я еще рядом. Но куда хуже то, как Мара безропотно соглашается со всем, что я говорю. Что угодно отдала бы за старую добрую ссору с воплями и хлопаньем дверей. Вот что я хочу тебе сказать первым делом, Мара: в этих ссорах – сама жизнь. Ты боролась за свободу, за возможность не быть моей дочерью, еще не зная толком, как быть собой, а я боялась тебя отпустить. Это замкнутый круг любви. Увы, тогда я этого не осознавала. Твоя бабушка как-то сказала мне, что я пойму, как тебе жаль, гораздо раньше, чем ты поймешь это сама, и она оказалась права. Я знаю, что ты сожалеешь о некоторых своих словах так же, как я сожалею о том, что сама наговорила в сердцах. Но это уже неважно. Я хочу, чтобы ты это знала. Я тебя люблю и знаю, что ты любишь меня.