– Привет, мам.

Как только глаза привыкли к темноте, она разглядела дочь, примостившуюся на стуле в углу. Мара казалась усталой, и все равно от ее красоты у Кейт в груди защемило. Теперь, вернувшись домой, она видела все и всех вокруг с невероятной ясностью, даже среди серой тьмы. Глядя на дочь, на детские заколочки, которые не давали длинным черным волосам упасть на лицо, она видела перед собой всю траекторию ее жизни – девочку, которой та была, девушку, которой стала, женщину, которой ей только предстояло стать.

– Привет, малышка. – Она улыбнулась, протянула руку, чтобы включить лампу. – Только ты ведь у меня уже не малышка, правда?

Мара поднялась и, заламывая руки, подошла к матери. Страх во взгляде перечеркивал взрослость ее красивого лица, снова превращал ее в десятилетнюю девочку.

Кейт попыталась угадать, что услышит. Она знала, как сильно Маре хотелось, чтобы все снова стало хорошо, но, увы, этому не бывать. Слова, которые они скажут друг другу сейчас, будут весить куда больше, чем прежде, надолго останутся в памяти. Такова уж жизнь. И смерть.

– Я себя по-свински с тобой вела, – сказала Мара.

Кейт годами ждала этого момента, рисовала его в мечтах, пока они с дочерью жили на военном положении, но теперь понимала, что все эти ссоры были просто частью жизни: дочь пытается вырасти, а мать – удержать своего ребенка. Она бы что угодно отдала, лишь бы еще разок поругаться с Марой, – это бы значило, что у них пока есть время.

– Я с бабушкой когда-то – тоже. Так уж устроены девочки, им непременно нужно скандалить с матерями. А твоя тетя Талли вела себя по-свински вообще со всеми.

Мара издала неопределенный звук – не то фыркнула, не то усмехнулась, – в котором явственно слышалось облегчение.

– Этого я ей передавать не буду.

– Поверь мне, милая, она не удивится. Хочу тебе сказать одно: я горжусь, что ты растешь такой яркой личностью. Это тебе поможет добиться успеха в жизни.

Увидев, как после этих слов в глазах дочери заблестели слезы, Кейт раскрыла объятия, и Мара прижалась к ней изо всех сил.

Кейт хотелось, чтобы этот миг продолжался вечно, так он был прекрасен. В последние годы Мара обнимала ее в лучшем случае равнодушно или же в награду за то, что добилась своего. Но эти объятия были искренними. Когда Мара отстранилась, по щекам ее струились слезы.

– Помнишь, как мы вместе занимались танцами?

– Еще до этого, когда ты была совсем кроха, я тебя брала на руки и кружилась, пока ты не начинала смеяться. А однажды переборщила, и тебя стошнило прямо мне на одежду.

– Не надо нам было бросать, – сказала Мара. – В смысле, мне не надо было.