– Совершенно верно, – подтвердила Брэнди.

– А вы что скажете? – спросила Элизабет, обращаясь к женщине, которая приобрела одежду и машину. – Вы действительно устроились на работу мечты?

– Вы должны понять, – ответила та, – что вселенная реагирует на символические действия. И лучший способ дать вселенной понять, что я готова принять ее обильные дары, – это купить вещи, которые я точно не могу себе позволить.

– Боже мой. – Элизабет посмотрела на женщину, вылечившуюся от диабета. – А вы? Как ваше здоровье?

– Ну, врачи продолжают говорить, что у меня диабет, а я продолжаю настаивать на том, что его нет.

– Ты абсолютно здорова, – с неожиданной горячностью вмешалась Брэнди. – Все клетки, нервы и ткани твоей поджелудочной железы восстанавливаются, очищаются и возрождаются. Твое тело оздоравливается и обретает гармонию, потому что ты способна полностью исцелиться.

– Спасибо, – сказала женщина. – Спасибо.

Элизабет встала, одернула рубашку и спросила:

– Не подскажешь, где у вас можно помыть руки?

– Прямо по коридору, – сказала Брэнди.

Элизабет боялась что-нибудь ляпнуть – что-нибудь импульсивное, о чем потом пожалеет, – боялась, что ее разочарование может быть слишком очевидным для этих людей, которые скоро станут ее друзьями, соседями, коллегами. Поэтому она извинилась и вышла, чтобы собраться с мыслями, но в конце коридора заметила закрытую дверь с табличкой из выброшенной на берег коряги, обтесанной и отшлифованной; она висела на куске бечевки, и на ней были вырезаны слова «комната тишины». Элизабет несколько секунд разглядывала табличку, потом огляделась, чтобы убедиться, что никто не идет, и быстро открыла дверь.

Комната была оформлена в эдаком безмятежном пляжном духе. На маленьких столиках из состаренного дерева лежали ракушки и гладкие речные камешки. На полу стояли свечи, собранные аккуратными группками возле квадратной подушки кремового цвета, такой большой, что на ней можно было медитировать или дремать. У окна стояло плетеное кресло, на спинку которого было накинуто несколько утяжеленных одеял. Неровные кирпичики розовой соли чем-то подсвечивались изнутри и насыщали воздух своими испарениями.

Но главной достопримечательностью комнаты была доска. Огромная пробковая доска, занимавшая три из четырех стен и сплошь увешанная рисунками, фотографиями, вырезанными из журналов картинками и вырванными из книг страницами с подчеркнутыми предложениями. Элизабет подошла поближе к доске, к тому месту, где по трафарету было написано «майк» и где Брэнди пришпилила – так густо, что изображения слоями накладывались друг на друга, – фотографии счастливых пар, которые проводили время вместе, обнимались, держались за руки. Здесь были кадры из диснеевских мультфильмов с принцами и принцессами и рекламные фотографии из журналов: пары гуляют по пляжу, или едят красивые блюда, или лежат в постели, переплетясь друг с другом. И тут Элизабет с тягостным чувством увидела, что лица на некоторых из этих фотографий заменены, поверх оригинальных изображений на скотч или клей налеплены лица Брэнди и ее мужа.