– Так делают чаще, чем ты думаешь. Честно говоря, страховые компании уже включили это в свои актуарные расчеты.

– Мне совсем не нравится этот план.

– Прости, Элизабет, но он уже реализуется.

– То есть?

– Дом уже горит. Пока мы тут разговариваем. Я подумал, что ты должна знать.

– Сейчас?

– Да.

– Но там же Джек!

– Нет-нет, я ясно дал ему понять, что проход туда запрещен. Да и в любом случае я проверил. Свет не горит, ни звука.

– Боже.

До Парк-Шора было полчаса езды, но Элизабет добралась туда примерно вдвое быстрее. Даже за несколько кварталов в небе уже было различимо оранжевое зарево, более яркое и зловещее, чем обычное рассеянное сияние города. В свете мигалок пожарных машин вверх поднимался столб дыма, узкий шлейф, мерцающий красным и синим. В воздухе чувствовался запах гари. Вокруг «Судоверфи» собралась толпа, и все молча смотрели, запрокинув головы, на крышу и пентхаус, огромной свечой пылавшие в темноте. Элизабет выскочила из машины, побежала к месту происшествия – даже за квартал лицо обдавало жаром – и остановилась у входа в переулок, где спасатели оцепили территорию. Пожарные медленно подсоединяли шланги, ведя друг с другом светскую беседу. Казалось, никто особо не торопился, и Элизабет уже собиралась закричать, что там есть человек, что он не может выбраться, уже собиралась потребовать, чтобы спасатели бросились на помощь, чтобы подняли лестницы, когда окинула взглядом переулок и увидела Джека, смотревшего на заднюю часть здания. Вот он, ее нежный, терпеливый, бестолковый муж, стоит, засунув руки в карманы, и наблюдает за тем, как горит их дом на всю жизнь.

Облегчение, которое она почувствовала, страх, который растаял, когда она, как ей казалось, впервые за долгое время вздохнула полной грудью, – это были не безликие ощущения большого серого камня. Ее лицо было мокрым – от слез, или от пота, или от того и другого сразу. Она помахала Джеку, но он ее не заметил. Он смотрел на пожар, на то, как рамы лесов расплавились и надломились, как с металлическим грохотом рухнула вся конструкция. А красивый фасад в виде носа корабля, недавно напечатанный на 3D-принтере из сложных полимеров, упал на тротуар и разбился вдребезги. Джек наблюдал за всем этим, а Элизабет наблюдала за ним.

Созданы ли они друг для друга? Подходит ли он ей? Она не знала. Сейчас она ничего не могла сказать наверняка. Она не была уверена, что когда-нибудь полюбит Джека так беззаветно, так безоговорочно, как ему нужно. Она понимала, что его любовь ждет ее в какой-то фантастической вышине, и сомневалась, что сумеет туда добраться, что ее сердце на это способно. Но она знала, что сейчас любит его. И, вероятно, будет любить его завтра. И, может быть, этого достаточно. Может быть, ей и не нужно ни в чем быть уверенной. Может быть, человеческое сердце просто очень несуразно устроено, и романтические отношения крайне ненадежны, а будущее не определено, но это нормально. Может быть, это и есть настоящая любовь: шаг навстречу хаосу. И, может быть, единственные четкие и однозначные истории – это как раз ложь, выдумки и теории заговора. Может быть, доктор Сэнборн прав: определенность – всего лишь фикция, которую рисует разум, чтобы уберечь себя от жизненных страданий. А это, в сущности, означает, что уверенность – избегание самой жизни. Либо мы выбираем уверенность, либо мы выбираем жизнь.