— Это нечто вроде архива, — продолжает Меча Инсунса. — Туда заносятся все партии и их разбор. Ведь за каждым ходом стоят сотни часов размышлений, принятых и отвергнутых вариантов, анализ, сделанный самим игроком или его командой. Гроссмейстер помнит наизусть тысячи ходов, комбинаций и ловушек, созданных его предшественниками или соперниками… И все это систематизируется и становится рабочим материалом.

— Нечто вроде рабочего дневника?

— Вот именно.

Они не спеша возвращаются в отель. Над клумбами кое-где вьются пчелы. Чем дальше Меча и Макс углубляются в парк, тем тише становится гул машин с площади Тассо.

— Игрок не может разъезжать по свету и выступать без своего личного архива. Причем такого, который удобно возить с места на место. Книжка гроссмейстера заключает в себе всю его жизнь — дебюты, варианты, разбор действий соперников, анализ позиций… У Хорхе это — восемь толстых, переплетенных в кожу тетрадей, заполненных его записями за последние семь лет.

Они останавливаются у розария, где изразцовая скамья по периметру окружает стол, густо засыпанный сухими листьями. Без этой книги, продолжает Меча, ставя сумку на стол и садясь, игрок беззащитен. Как бы ни была у него развита память, запомнить все человек не в состоянии. В записях Хорхе содержится то, без чего ему трудно будет противостоять Соколову, — там плоды многолетнего труда.

— Представь себе, что русского будет очень беспокоить королевский гамбит, где все строится на жертве пешки. И что Хорхе, который никогда не пользовался им до сих пор, применит его на чемпионате мира в Дублине.

Макс стоит перед ней и слушает очень внимательно.

— И все это есть в книжке?

— Разумеется. Теперь представь, какая катастрофа будет, если книжка окажется в руках Соколова. Столько трудов впустую! Все его секреты известны сопернику.

— А нельзя восстановить?

— Для этого понадобится вторая жизнь. Не говоря уж о том, какой это тяжелый психологический удар — узнать, что твоими планами, твоими мыслями завладели враги.

Она смотрит куда-то за спину Макса, и тот оборачивается, прослеживая направление ее взгляда. Корпус, где поселилась советская команда, стоит совсем рядом — не дальше тридцати шагов.

— Да неужели Ирина передала записи Соколову?

— К счастью, нет. Случись такое, Хорхе оказался бы безоружен — и здесь, и в Дублине. Нет, я о другом…

Краткая пауза. Золотистые глаза — они чуть светлее, чем проникающие через листву лучи, — приковывают его к месту.

— И тут выходишь ты… — произносит Меча.

Произносит с чуть заметной и странноватой улыбкой. Значение ее непостижимо. Макс поднимает руку, словно призывая к тишине, когда хотят вслушаться в неясный звук или музыкальную ноту.