Интересно, что произойдет, если мне придется оправдывать свои действия в Зале двух истин? Объявят ли меня праведницей, akhu, или я буду навеки проклята, mut, обречена? Совершила ли я нечто предосудительное или просто позволила себе близость с человеком, предназначенным мне судьбой?

В загробном мире праведники и грешники находились в одном и том же пространстве. В «Книге врат» Нового царства, более позднем заупокойном тексте, описано озеро, вода в котором становится прохладной для праведников и превращается в языки пламени для грешников.

Я засыпаю беспокойным сном, думая об огне и утоплении, и просыпаюсь оттого, что дверь комнаты Уайетта распахивается настежь. Забыв на секунду, где нахожусь, я резко сажусь на кровати. Уайетт любезно накидывает на меня простыню. Солнечный свет щедро заливает крошечную комнату. Моя первая мысль, что мы проспали, но потом я вспоминаю, что сегодня пятница, наш выходной день. На пороге стоит Альберто. И внутри сразу все обрывается: я наконец-то дала ему реальный повод меня презирать. Однако он, кажется, ничего не замечает.

– Дейли здесь! – выпаливает он.

– Твою мать! – Уайетт выпрыгивает из кровати, хватает брошенную на стул одежду, вставляет ноги в ботинки. Проводит пятерней по всклокоченным волосам, пытаясь придать им видимость порядка. После чего вихрем мчится по коридору, бормоча на ходу: – Твою мать! Твою мать! Твою мать! Твою мать!

Альберто смотрит на меня вытаращенными глазами:

– Тебе, пожалуй, лучше одеться.

Интересно, сообщил ли Уайетт, что я попросила разрешения участвовать в раскопках, и не грозят ли ему неприятности за то, что он нанял меня без ведома спонсора?

– По-твоему, Дейли может не одобрить моего присутствия здесь?

– Угу, – хмыкает Альберто. – Можно и так сказать.

Я показываю Альберто на дверь, выразительно округляя глаза, чтобы он закрыл ее с той стороны, после чего накидываю на себя вчерашнюю одежду. Заплетая на ходу косу, я вбегаю в кухонную зону проверить, как там Уайетт.

За кухонным столом – женщина с копной волос цвета воронова крыла, в светлой льняной рубашке и рваных джинсах, которые, судя по искусно проделанным прорехам, стоят сотни долларов. Она сидит напротив Уайетта, они оба пьют чай.

– Он что, уже уехал? – запыхавшись, спрашиваю я.

Женщина поворачивается ко мне. У нее алая помада на губах, глаза цвета янтаря, идеальная осанка, и вообще она, возможно, самое красивое создание, которое я когда-либо видела. Уайетт же, красный как рак, дергает за воротничок рубашки, который и так расстегнут.