Грудь Вин перестает тяжело вздыматься. Я смотрю на нее и жду. Пытаюсь нащупать разорванную нить ее пульса.

– Но я вернулась, – говорю я Вин. – Быть может, я была не готова услышать ответы на свои вопросы.

Я чувствую, как Вин едва заметно сжимает мою руку.

Еще один поверхностный вдох.

– Феликс! Думаю, тебе стоит прийти сюда! – кричу я и, наклонившись, прижимаюсь щекой к щеке Вин. – Все нормально. Умирать не страшно.

Дверь распахивается. На пороге появляется Феликс. Бледный, испуганный, с круглыми глазами.

– Она что, уже?..

– Еще нет. Но сейчас самое подходящее время сказать ей все, что тебе нужно было сказать.

Феликс тяжело опускается на край кровати. Наклоняется и что-то шепчет на ухо Вин. Что-то такое, чего я не слышу. У нее из груди вырывается тонкая струя воздуха, слегка взъерошившая волосы Феликса. Ну вот и все. Вин больше нет.

Феликс приникает к телу жены – оригами скорби.

Я тихо выхожу из комнаты, чтобы на прощание оставить их вдвоем. Достаю из кармана телефон и добавляю имя Вин в свой скорбный список призраков.

Эбигейл, посмотрев на мой шрам на голове, говорит, чтобы я шла домой. Она обещает связаться с похоронным бюро и выполнить все формальности, если я, конечно, не возражаю. Затем она вызывает мне такси, и, хотя ехать всего пятнадцать минут, по дороге я засыпаю.

Я посылаю Уайетту сообщение о смерти Вин и еще одно – Брайану, но ответа от них не получаю.

Когда я вхожу в дом, моим глазам предстает удивительное зрелище, которого я меньше всего ожидала. Брайан, Мерит и Уайетт сидят за кухонным столом и едят пиццу. Уайетт с Брайаном пьют пиво, и Уайетт рассказывает историю о том, как в свою бытность аспирантом имел привычку лизать окаменелости, чтобы определить, что это: кость или камень, после чего заходился в приступе кашля, вдыхая пыль веков.

– Не исключено, что во мне до сих пор сидит частица мумии фараона… – Когда я появляюсь на пороге, Уайетт тотчас же замолкает и вскакивает, молниеносно отреагировав на выражение моего лица. Он делает два шага вперед – еще один шаг, и я упаду в его объятия, – но резко останавливается и сует руки в карманы, вспомнив, где находится. – Твоя клиентка, она что…

– Умерла. – Впервые за все время это слово не констатация факта, а нечто столь же хрупкое, как яйцо, которое нужно пронести по ухабам.

– Олив, мне так жаль…

Услышав ласкательное имя, сорвавшееся с губ Уайетта, Брайан выразительно прищуривается. Он встает с места, чтобы достать из шкафа тарелку, и на обратном пути стискивает мое плечо:

– Садись. Я отрежу тебе кусочек.