Мне хватало родителей, которые всегда реагировали так, будто я в жизни не надевала ничего, кроме спортивных штанов и шорт. Я не хотела выслушивать то же самое еще и от немца.

Он стоял в двери в тех же джинсах, в которых ездил в Остин, разве что накинул черную рубашку в синюю клетку и натянул кроссовки.

Я улыбнулась.

Он ничего не сказал. Только посмотрел так, будто ни разу не видел в более открытой одежде, хотя и голой я при нем тоже не щеголяла. При мысли об этом я дернулась.

– Ну что? Я иногда наряжаюсь. На дни рождения, День благодарения, Рождество, Новый год. – Я одернула подол легкого платья, которое доходило практически до колен… если бы я сгорбилась и натянула его пониже.

Его взгляд переместился с моей юбки на лицо, и он моргнул – очень и очень медленно.

– Ты накрасилась.

– Я крашусь. – Нечасто, но достаточно.

– А где каблуки? – Он бросил взгляд на черные замшевые сапожки, которые родители подарили мне на день рождения пару лет назад.

– Поверь, ты бы или весь вечер отдирал меня от пола, или ржал, что я хожу, как новорожденный жираф, – улыбнулась я.

Он вскинул на меня взгляд и слегка улыбнулся.

– Ты же все умеешь и можешь.

– Хотелось бы, – фыркнула я. – Потом составлю тебе список всего, что я не умею. – Я взяла сумочку с кровати и перекинула через плечо. – Ну что, готов?

– Да, – ответил он, на мгновение опустив взгляд на вырез моего платья.

У меня на груди были веснушки, но не мог же он их раньше не замечать.

Выбросив мысли о его взгляде из головы, я вздохнула, стараясь расслабиться. Утром он снова проснулся, когда я стояла полуголая, в одном только нижнем белье, но ничего не сказал. Конечно, я могла бы уйти переодеваться в ванную, но меня останавливала та же мысль, что и раньше. Мне нечего стесняться. Я принимала свое тело таким, какое оно есть, и если бы сейчас начала вдруг выделываться, это бы выглядело просто нелепо.

Я не собиралась никого впечатлять.

К тому же он наверняка видел женщин красивее – и, надеюсь, страшнее – меня.

Ой, какая разница.

Меня все устраивало, а если моим родственникам так нравилось меня дразнить – ну и пусть дразнят.