– Я и забыл, как сильно он меня бесит.

Я ждала. Он прожевал и продолжил:

– Знаю, Эйму все равно, останется он или уедет. А мне – нет. Для него бизнес всегда стоял на первом месте. – Голос Роудса звучал спокойно. – Думаю, он только раз в жизни переживал искреннее раскаяние, но…

Я не знала, что он чувствует. И потому, наверное, накрыла его руку ладонью. Понимала, каково это – разочаровываться в людях.

Он перехватил мой взгляд. В его глазах по-прежнему читалась досада, но ее уже было меньше. Потому что теперь в них появилось что-то еще. Что-то такое, что я не совсем понимала или узнавала.

Я пошевелила большим пальцем и ощутила подушечкой шрам. Он был бледный, сантиметров пять длиной. Я снова коснулась его и, предположив, что Роудсу, пожалуй, хочется отойти от разговора на столь глубоко личную тему, как отношения с отцом, спросила:

– А это откуда?

– Разделывал… быка…

Должно быть, я поморщилась, потому что уголок его рта приподнялся.

– Лося-самца. И нож соскочил.

– Ой. И что, швы накладывали?

Его другая рука зависла над моей – она у него была такая теплая! – и он тоже провел указательным пальцем по шраму, коснувшись при этом моего пальца.

– Нет. Нужно было, но я не стал. Наверное, поэтому он плохо зажил.

Мне не хотелось убирать руку, поэтому я дотронулась мизинцем до крохотного следа у него на костяшке.

– А этот?

Роудс тоже не высвободил руку.

– Подрался.

– Вы дрались? – чуть не вскрикнула я.

Уголок его рта слегка напрягся и приподнялся.

– По молодости.