– Заткнись на хрен, Рэнсом.

Но, конечно, Рэнсом ни хрена не затыкается. Он просто невинно улыбается своему брату.

– На той фотографии он весь в пудинге. Как будто он просто сунул руки в миску и решил размазать его по щекам.

Рэнсом визуализирует это движение, опуская руки в невидимую миску с пудингом, а затем вытирает ими лицо.

Я не могу сдержать смех, вырывающийся из груди. Трудно соотнести это с нынешним образом Мэлиса, и я могу только представить, каким милым он, должно быть, был тогда.

Даже Вик слегка улыбается, чуть-чуть приподнимая уголки рта.

– Тогда ему очень нравился пудинг, – тихо говорит он, глядя на меня.

– И что? Эта хрень вкусной была, вот и все, – пожимает плечами Мэлис. – Но раз уж мы тут всякое постыдное дерьмо перебираем, то спроси Рэнсома о его первом свидании.

Радостное выражение на лице Рэнсома немного увядает, и он качает головой.

– Не-а. Об этом нам говорить не обязательно.

– А я вот думаю, что обязательно, – возражает Мэлис, резко ухмыляясь. – Ты же хотел покопаться в прошлом. Вик, окажи мне честь.

Я почти ожидаю, что Виктор откажется, но вместо этого он сразу вступает в разговор.

– Рэнсому было двенадцать, – начинает он.

– Тринадцать! – перебивает Рэнсом.

Виктор бросает на него быстрый взгляд.

– Рэнсому было двенадцать, – повторяет он, и я определенно верю, что из них двоих Виктор лучше помнит точный возраст. – И он влюбился. Ее звали Никкола, и «волосы ее были как атласная наволочка».

– Иисусе, – стонет Рэнсом. – Стоит провести одно сравнение, и оно преследует тебя всю твою гребаную жизнь. – Он вскидывает руки, словно защищаясь. – Это была самая мягкая вещь в нашем доме, понимаешь? Я понятия не имел, с чем еще сравнить.

Я смеюсь и протягиваю руку, похлопывая его по плечу.

– Очень поэтично.

Вик рассказывает остальную часть истории, как Рэнсом пригласил эту девочку пойти с ним в кино, но не подумал о транспорте, поэтому в итоге они прошли четыре мили под дождем и полностью пропустили фильм.