– Сколько татуировок у каждого из вас? – спрашиваю я, выпрямляясь на стуле.

Рэнсом встает и снимает рубашку, улыбаясь мне при этом. Я и раньше видела его топлесс, так как мы живем в одной комнате, но я в полной мере наслаждаюсь тем фактом, что теперь мне позволено открыто изучать его. Я наклоняюсь вперед, чтобы лучше рассмотреть.

Все его татуировки черные, за исключением одной на внутренней стороне руки, выполненной в зеленых и белых тонах. Это цветок, и когда я приглядываюсь, то понимаю, что это какая-то разновидность лилии. Стебель цветка обвивается вокруг его руки, спускается к запястью, опоясывая его. Я замечаю шипы, которые не касаются самого цветка, отчего он кажется нетронутым, почти девственно чистым.

– Любимый цветок нашей мамы, – объясняет он мягким голосом.

Сердце сжимается от любви и боли в его голосе, и я встаю со стула, чтобы подойти к нему поближе.

Остальные его татуировки не такие значимые и не такие большие. Как и у Мэлиса, у Рэнсома есть и такие, которые представляют собой просто линии и узоры, выполненные черными чернилами, – они опутывают другой его бицепс и предплечье. Более крупный фрагмент покрывает спину и выглядит как изогнутые ветви дерева, в которые вплетены цветы. Красивые, похожие на резкие черные линии. Я протягиваю руку, нежно проводя по ним пальцами. Рэнсом вздрагивает, и когда смотрит на меня, его сине-зеленые глаза будто бы горят.

– Что ты об этом думаешь, ангел?

– Они прекрасны, – шепчу я.

Его губы искривляет улыбка, придавая ему мальчишеский и даже немного застенчивый вид.

– Спасибо. Я рад, что они тебе нравятся.

– Твоя очередь, Мэлис, – говорит Виктор.

Мэлис встает следующим и снимает с себя футболку. Я втягиваю воздух, и, хотя мне уже довелось видеть его обнаженным, этот раз кажется… другим. Тогда мы оба были другими, и ситуация была другой. Тогда он обнажился для какой-то другой женщины, а теперь для меня.

Глупо, ведь он снимает футболку только для того, чтобы показать мне свои татуировки, но я все равно не могу отделаться от этой мысли.

Вся верхняя часть тела Мэлиса испещрена чернилами. Я уже знаю, что одну из татуировок он сделал в честь их матери – ее имя и дату смерти на руке, – но остальные еще более загадочны.

Я смотрю на ту, над которой он работал, когда я нашла его в той коморке на днях, и замечаю, что на самом деле это не какой-то случайный рисунок. Эти изображения и формы, завитки и линии, представляют собой какой-то почти организованный хаос, который, похоже, весьма соответствует тому, каким Мэлис является большую часть времени. Линии четкие и острые, но в них есть и несколько нежных изгибов, – крошечные исключения, рассеивающие тьму.