– Ее отец забрал ее из кинотеатра, а Рэнсома оставил там, – заканчивает он.

После еще нескольких историй с едой почти покончено, все сыты и довольны.

Рэнсом достает виски, и мы передаем его по кругу, продолжая болтать. Напиток обжигает, и от нескольких глотков у меня слегка кружится голова, но в то же время это приятно.

Я никогда раньше не делала ничего подобного – не сидела просто так, не рассказывала байки и не пила. Самым близким к этому событию была вечеринка братства, и мне даже не хочется думать о том, чем она для меня закончилась.

После полноценной уборки – к большому удовольствию Вика, – мы покидаем кухню и устраиваемся в гостиной. Виски у нас с собой, и мы продолжаем передавать его по кругу, пьем прямо из бутылки. Даже Виктор делает пару глотков, хотя перед каждым нервно протирает горлышко и морщится.

С каждым глотком мне становится немного теплее, я ощущаю себя более расслабленной. Чувствую, что захмелела, хотя это не только из-за алкоголя. Это из-за атмосферы в комнате. Из-за того, как Рэнсом наклоняется чуть ближе, чем нужно, когда протягивает мне бутылку, – его пальцы касаются моих, и по моей руке пробегают искры. Из-за того, как низко звучит голос Мэлиса, когда он говорит и когда смеется. Из-за того, как Виктор наблюдает за мной, поглядывая в мою сторону всякий раз, когда я подношу бутылку к губам, упиваясь этим зрелищем точно так же, как я упиваюсь виски.

Когда парни, наконец, перестают рассказывать друг о друге постыдные истории, разговор заходит о татуировках.

– Помнишь первую татушку Мэлиса? – спрашивает Рэнсом.

– Те отвратительные потыкушки, который он делал у себя в спальне? – фыркает Вик. – Как такое забыть? Мы были уверены, что у него будет инфекция. Тату была красной и уродливой несколько дней подряд, и только потом, наконец, начала заживать.

Мэлис хмыкает.

– Все было не так уж плохо. Я тогда просто криворукий был в этом плане. Но все в итоге вышло как надо.

– И ты стал лучше, – говорю я прежде, чем успеваю одуматься.

Они все поворачиваются, смотрят на меня, и я слегка краснею, но не знаю, от смущения это или от выпивки. В любом случае, я права. Помню, как Мэлис работал на днях над своей татуировкой, какой твердой была его рука и как он даже ни разу не вздрогнул от боли.

– Да, – наконец соглашается он. – Стал.

– Теперь он, твою мать, весь в них, – говорит Рэнсом. – Я имею в виду, у нас у всех они есть, но не как у Мэла.

Я уже видела Мэлиса обнаженным раньше и помню татуировки, покрывавшие его руки и спину, грудь и ноги. С тех пор я видела также кое-какие из татушек Рэнсома, но у Виктора – ничего.