– Ты делал это быстро или мучил их, как Леннарда? – ее голос дрожит, хотя она пытается звучать уверенно.

– Зависело от ситуации. Но чьи-то мучения никогда не были для меня целью.

– Ты получал удовольствие от того, что делал?

Меня поражают ее вопросы. Она не спрашивает, кого я убил и за что. Не спрашивает, сколько трупов на моем счету – один или сотня. На этот раз я недоумевающе таращусь прямо ей в глаза. Они такие серые, что выделяются даже в темноте. И смотрят прямо на меня, пока я пытаюсь понять, что же творится в ее милой голове?

– Нет, – так же честно отвечаю я.

Бель даже не дернулась, но глубоко выдохнула. Так, будто мой ответ ее успокоил. Не понимаю почему. Как такой ответ вообще может кого-то успокоить?

Я никогда не получал удовольствия от процесса, как не наслаждался и другими рабочими моментами, как заправка машины или доставка товара. Да, поначалу это пугало и было неприятно, но я быстро привык. Я воспринимал это как очередную рабочую обязанность. И это ненормально. Убийство живого существа не должно даваться легко. Но Бель, видимо, считает иначе.

– Ты не получал удовольствия… Значит, ты не такой ужасный, как думаешь.

Она снова пытается взять меня за руку, но я быстро вырвался.

– Нет. – Я мотаю головой, уже раздражаясь из-за ее упрямства, и, зажмурившись, выпаливаю: – Я убил одного парня просто так.

Замечаю, как вдруг сбилось ее тяжелое дыхание. И больше она не делает попыток коснуться меня.

– В колонии?

– В первый же день, – признаюсь я, ощущая себя так, словно с меня кожу заживо сдирают. Я никогда не говорил об этом случае. И пытался не думать. Похоронил это воспоминание так глубоко в себе, что, казалось, если вскрою его, то истеку кровью и умру. Проще было не думать об этом. Забыть. Тогда и сожалеть было бы не о чем.

– Нейт? – окликает меня Бель.

Смысла подавлять это больше нет. Я расскажу ей все. Ощутив, как снова зацарапало в горле, я сглотнул.

– В первый день произошло что-то вроде посвящения. Они часто так развлекались. Брали двух новеньких и стравливали их друг с другом. Сразу дают понять, что это не лагерь бойскаутов. Надзиратели не вмешиваются, им просто плевать, что дети устраивают гребаные бои. Меня стравили с каким-то парнишкой. Я даже имени его не знал. Он казался младше на пару лет, весь щуплый и слабый. Это было заведомо нечестно…

Я снова опускаю потяжелевшую голову, которая, кажется, вот-вот взорвется от этих воспоминаний. Даже сквозь удары ливня по стеклу я слышу, как трудно ей дышать. Да и мне не легче. Выдохнув, кажется, в сотый раз за минуту, я продолжаю: