Наконец я слышу режущий тишину скрежет пластика и понимаю, что Изабель все-таки ест.

– Фу-у-у… это отвратительно, – недовольно бурчит она. – Ты же в курсе, что это полуфабрикат? Такую еду нужно разогревать.

– Прости, может, тебе еще второе и десерт принести?! – возмущаюсь я. Не думал, что она такая избалованная девчонка. Еду ей разогрей посреди леса.

Вместо ожидаемой колкости в ответ я вновь слышу бесящий скрежет, а тяжелые дождевые капли, разбиваясь о стекло, снарядами бьют по мозгам. Впервые в жизни меня вдруг напрягает ее присутствие. И это напряжение отдается во всем теле, а трясущиеся ладони наливаются свинцом и сами сжимаются в кулаки. Чудовищная тяжесть в груди не дает полноценно дышать. Ярость застилает глаза. Сам не соображаю, как в полном иступлении бью кулаком деревянную столещницу. Но я не ощущаю боли, не слышу грохота, и меня ничего больше не останавливает. Каждый удар становится сильнее предыдущего. И во мне, кажется, не остается никаких чувств кроме иступляющей злости. Я колочу все, что попадается под руку. Не глядя, сбрасываю со стола лежащий на нем хлам, бью кулаком стену. Снова и снова. Пока в легких не кончается воздух и я, наконец, не останавливаюсь. Пульс в висках ослабевает, больше не заглушая раскаты грома снаружи и мое глухое рычание. Тут я слышу всхлипы откуда-то со стороны.

Изабель. Черт возьми… я же не?.. не навредил ей? Нет. Я не мог бы ей навредить. Ни за что. Даже в таком состоянии. Я потерял контроль. При ней.

Наконец тьма перед глазами рассеивается, и я вижу собственные ободранные в руки, смазанные кровавые пятна на мебели и стенах вокруг и раскиданное по полу барахло.

– Прекрати… прошу… – плачет Бель, и я с опаской кошусь в ее сторону. Она свернулась в плед в самом углу кровати, вжимаясь в дальнюю стену.

– Бель…

– Ты меня пугаешь, Нейтан… Почему ты такой?..

Какой? Неуравновешенный? Конченый? Ненормальный? Она ведь знала. Знала, что я такой. И полюбила. Врала? Нет. Не могла. Я видел это, я чувствовал. Чувствовал ее любовь. А сейчас?..

– Прости… – это все, что мне удается выдавить из себя. – Прости меня, прошу. Прости. Я не хотел. Не хотел напугать. Прос…

– Не трогай! – испуганно кричит она, отпрянув, когда я оказываюсь рядом. При виде боли в ее глазах мне хочется провалиться под землю.

– Прости меня, Изабель…

– У тебя… рука… – шепчет она, спрятав лицо в коленях.

Гляжу на собственную трясущуюся ладонь и только сейчас замечаю торчащий из тыльной стороны осколок. Вынимая его, я все еще не чувствую боли. Только пульсация, сосредоточившаяся в ладонях обеих рук, и легкое жжение окровавленной кожи. Но из всех чувств меня сильнее душит обжигающая горечь вины и осознания собственной ничтожности.