Сидни просматривает очень старый комикс, страницы которого потускнели и потрескались по краям, когда внезапно замирает. Я наблюдаю, как напрягается ее тело и перехватывает дыхание, поэтому озабоченно хмурю брови.

– Что такое?

– Это я? – удивляется она, в ее голосе слышится что-то похожее на… ужас.

Перегнувшись через ее плечо, я рассматриваю изображение, которое привело ее в замешательство. Сначала его трудно расшифровать, так как мои художественные способности еще не были отточены, но это явно изображение Безликого. Он был злодеем во всех моих рассказах – человеком с почерневшим, размытым пятном на месте лица.

На фотографии маленькая девочка со светлыми волосами.

Сидни крепче сжимает бумагу.

– На каждом рисунке у меня были косички. Почему у меня нет косичек?

– Я… – Мои глаза в замешательстве изучают изображение дальше. И когда мой взгляд опускается, я замечаю, что именно так расстроило Сидни.

У маленькой девочки шорты спущены до лодыжек.

А Безликий запускает руку в ее нижнее белье.

Боже мой… зачем я это нарисовал?

Сидни прикрывает рот ладонью, приглушая всхлип, и тошнотворное осознание одновременно захлестывает нас.

– Клем.

Глава 26 Сидни

Глава 26

Сидни

После того, как меня дважды вырвало в мусорку на кухне, я накидываю пальто и надеваю ботинки. Затем целую Оливера на прощание и мчусь к родителям на рождественский ужин с покрасневшими глазами и пылающими от стыда щеками, все еще в своей праздничной пижаме. Мои рыдания почти заставляют меня несколько раз съезжать на обочину, когда отчаяние пытается задушить меня.

Отчаяние. Ужас. Вина.

Сбивающее с толку неверие.