Марина даже не ждет ответа. Она резко открывает дверь и садится за руль.

Я тянусь к ней, но она захлопывает дверцу с такой яростью, что мои пальцы чудом избегают увечья.

Машина трогается с места, а я остаюсь на коленях. Глядя на то, как они удаляются и растворяются в сумерках.

В этот момент дверь моего дома снова открывается. На крыльце появляется Виола вся в слезах.

— Захар… — шепчет она, захлебываясь рыданиями.

Я медленно поднимаюсь. И вся боль, всё унижение, вся клокочущая ярость находит свою жертву. В ней.

— Ты… — шагаю к ней, и она, испуганно съежившись, отступает в холл. — Всё из-за тебя! Из-за твоей лживой, продажной рожи! — кричу ей в лицо так, что брызги летят изо рта. — Да лучше бы я тебя вообще никогда не встречал! Ты же всё у меня отняла! Семью! Дочь! Сына! Абсолютно всё! Я повелся, как последний болван! Тебе это и надо было?! Денег? Дома? Получай! — я с силой бью кулаком по полке, смахивая на пол дорогую вазу, и она разлетается вдребезги. — Проваливай! Исчезни из моей жизни! Чтобы глаза мои больше тебя не видели! Ни тебя, ни твоего выродка!

Я хватаю ее за руку и с силой выталкиваю за порог.

Захлопываю дверь перед ее носом, а затем падаю на пол в опустевшем холле и, наконец, разрешаю себе то, чего не делал с самого детства.

Я плачу. Тихо, безнадежно, как совершенно одинокий и бесконечно виноватый человек.

Эпилог

Эпилог

Восемь лет спустя

Я стою в дверях спальни моей дочери и наблюдаю за тем, как она, вся взволнованная и сияющая, мечется между гардеробной и зеркалом.

— Мам, серьги эти или те? — Кристина подбегает ко мне, размахивая двумя парами.

— Те, что с жемчугом, — авторитетно заявляет бабушка. — Смотрится солиднее. Ты же не на дискотеку, в конце концов, идешь, а в ресторан.

— Бабуля права, — улыбаюсь я. — И не забудь взять автоинъектор.

Кристина с наигранным страданием закатывает глаза, но послушно роется в косметичке.

— Ма-ам, ну вот что ты со мной как с маленькой? Я уже сто лет арахис не ела.