Правда, сомнения о нашем родстве с Мишкой возникали и раньше. Он ведь совсем на меня не похож. Рыжий, конопатый. Но решился я на тест на отцовство только неделю назад.

А надо было раньше! Сразу же!

Тогда бы еще можно было достучаться до Марины. Она бы простила меня! Я уверен.

Но теперь уже поздно...

Теперь у меня не осталось ничего. Ни жены, ни дочери, ни сына.

Один только этот проклятый дом и осознание того, что я — последний дурак, которого обвела вокруг пальца первая же проходимка.

Сзади раздается всхлип. Я медленно оборачиваюсь и морщусь от отвращения.

Виола всё еще стоит на коленях. Лицо обезображено потекшей тушью. Такое жалкое и отталкивающее.

— Захар, пожалуйста... — хрипит она, и мое терпение лопается.

Вся ярость, весь стыд, вся боль тут же вырываются наружу.

— Ты всё испортила, дура! — ору я, резко делая шаг к ней, и она отползает, испуганно прикрываясь руками. — Вот зачем ты приперлась? Кто тебя просил? Я же ясно сказал! Я выродка от шлюхи не приму! Убирайся с глаз моих, пока я тебя не придушил!

Она отшатывается, всхлипывает, слезы катятся по щекам.

А стены собственного дома давят на меня. Я не могу… не хочу здесь оставаться.

Мысли путаются, сердце бьется в лихорадке, выбивая один-единственный ритм: “Верни их. Верни любой ценой”.

И я незамедлительно срываюсь с места. Выскакиваю на улицу, как зверь из клетки.

Марина уже успела усадить Кристину в машину. Она обходит вокруг, собираясь сесть за руль.

— Марина! Стой! — я бегу, не чувствуя под собой земли, хватаю ее за руку, когда она уже тянется к дверце.

Она оборачивается. Лицо каменное.

А я… я останавливаюсь прямо перед ней, задыхаясь.