Его лицо искажается от злости и унижения. Захар не знает, что сказать. Он пойман. Пойман на своем же эгоизме.
— Это не твое дело, — цедит он сквозь зубы, пытаясь сохранить жалкие остатки достоинства.
— О, еще как мое! — перебиваю я его. — Ты разрушил нашу семью ради нее. Бросил меня с маленькой дочкой на руках. А она, выходит, тебя обвела вокруг пальца? Изменяла тебе? Тебе, Захар! И ребенок получается, не от тебя. О, Господи… Это… это просто за гранью!
Захар бледнеет так, что даже губы теряют цвет.
— Заткнись, — выдыхает он.
— А я-то думала, ты правда одумался… Что ты наконец вспомнил о том, что у тебя есть дочка. Что решил наладить хоть что-то, — выплевываю я. — А на деле ты просто цепляешься за нас, потому что осознал, что у тебя не осталось ничего, кроме… — я окидываю взглядом роскошный холл, — кроме этого дома.
— Замолчи, Марина! Закрой свой рот! — ревет он так, что Кристина вздрагивает и прижимается ко мне.
Я прикрываю дочь рукой и шиплю в ответ:
— Не смей повышать на меня голос при ребенке!
— Я не на нее! — он в бешенстве хватает себя за голову, будто не знает, куда деть руки. — Черт!
А Виола рыдает, падает на колени прямо на мрамор, всхлипывая:
— Захар… ну пожалуйста… поверь мне… Я люблю тебя… я не могла… я не изменяла… ну может, всего раз, когда мы поссорились, но я точно забеременела от тебя.
Его взгляд мечется от нее ко мне, и я вижу, как его корежит от злости, как он сходит с ума. Я качаю головой, глядя на него с таким презрением, что он отводит глаза.
— Ты жалок, Захар. Так сделай хоть раз что-то правильно — исчезни из нашей жизни и никогда больше не появляйся.
Не дожидаясь его ответа, я крепче прижимаю к себе притихшую Кристину, чьи глаза, полные испуга, впитывают эту сцену взрослого безумия. И, развернувшись, ухожу.
Прочь из этого дома!
В спину мне ударяют истеричные рыдания Виолы и приглушенный, полный ярости рык Захара.
Следом я слышу глухой стук. Кажется, он врезал кулаком в стену.
Захар понимает, что проиграл. И это бесит его больше всего.