С мужчиной, который пришёл в её жизнь не как спаситель или завоеватель, а как равный. С собой — больше не потерянной и униженной женой, а просто Анной. Которой было холодно, которая пила глинтвейн и смеялась над дочерью на коньках.

— Знаешь, о чём я думаю? — тихо сказала она, поворачиваясь к Алексею.

— О том, что пора уже и нам на коньки? — улыбнулся он. — Нет. Я думаю о том, что я, наверное, счастлива. Не так, как в кино. Не «навсегда и до самой смерти». А просто… прямо сейчас. В этот самый момент. Мне хорошо. И мне не страшно в этом признаться.

Он посмотрел на неё своими спокойными, внимательными глазами и кивнул.

— Это самое главное признание. И самое трудное.

Они допили глинтвейн и пошли бродить по рынку. Дети присоединились к ним, Маша болтала без умолку, рассказывая о своих коньковых победах, Андрей и Алексей обсуждали что-то архитектурное, тыкая пальцами в старинные здания вокруг.

Анна шла чуть позади, глядя на них, и ловила себя на мысли, что не пытается это остановить, сфотографировать, законсервировать. Она просто живёт этим моментом. Доверяя ему. Доверяя им.

Поздно вечером, когда они уже возвращались домой, уставшие и довольные, засыпанные снегом, Андрей отстал от всех и пошёл рядом с ней.

— Нормальный он, — негромко бросил он, глядя себе под ноги.

— Спокойный. Не выёживается.

— Спасибо, — улыбнулась Анна.

— Это высшая оценка.

— Просто… ты права. Ты имеешь право на это. На всё это, — он широко повёл рукой, указывая на огни города, на снег, на их маленькую процессию.

— Выглядишь… живее. Чем раньше.

Они дошли до подъезда. Алексей остановился, не решаясь переступить порог.

— Я, наверное, пойду, — сказал он.

— Вы устали.

— Заходи на чай, — неожиданно предложила Анна.

— Просто на чай.

Он вошёл. Впервые. Он скромно прошёл в гостиную, сел на краешек дивана, пока Маша с восторгом показывала ему ёлку и рассказывала про украшения.