Сегодня ночью мне приснилось, что Адель не помнит меня. Она очнулась, и об этом на весь дом объявила Зоя, уронив на пол огромное блюдо с шоколадными кексами, которые рассыпались по всему коридору. Я тотчас бросился в комнату на первом этаже, раздавив несколько штук горячей выпечки, а Адель, сидя на постели и обнимая маму, взглянула на меня с неловкостью незнакомки и тихонько спросила её: «А кто это? Мой врач?»

Я и подумать не мог, что такая вероятность существует, пока о ней не заговорил отец. Если тринадцать лет назад сработал защитный механизм психики, избавив маленькую Адель от жутких и болезненных воспоминаний, то с чего бы этому не случиться и сейчас? Вдруг за эти восемь дней, что она спит, её мысли обнулились, а вместе с ними и похолодело сердце? Что, если Адель не вспомнит ничего из этой своей жизни, где есть родители, её любимая работа и достижения? Не говоря уже обо мне.

С этими неспокойными мыслями я возвращаюсь домой после утренней пробежки. Небо всё такое же серое и тяжелое, и под стать ему над землёй стоит густой туман. Всё как в фильме ужасов с тоннами крови, резни и расчленёнки.

К счастью, звонок Архипа не позволяет моему воображению разыграться. После того, что мне рассказала мама, я часто даю ему волю: представляю, как маленькая девочка сидит в шкафу, видя через щель в дверцах, как страшный мужик рубит топором конечности своей сестре. Это худшее, что я когда-либо слышал.

Ударяю пальцем по экрану смарт-часов, и голос друга раздается в моих наушниках:

— Привет, Авер.

— Привет.

— Ты не дома?

— На пробежке, но уже возвращаюсь.

— Есть новости?

— Я бы сообщил.

— Кхм. Ясно.

Останавливаюсь, смахнув пот со лба, и спрашиваю:

— Ты хотел мне что-то сказать?

— Я у Богдана был. Он сейчас в следственном изоляторе…

— Я знаю, где он, — перебиваю, пнув ногой маленький камень.

— Его адвокат передал, что он хочет видеть меня.

— М-м, — возобновляю шаги. — Дай угадаю, просил быть к нему снисходительнее на суде? Дать ему положительную характеристику?

Архип тяжело вздыхает и убитым голосом произносит:

— Вообще-то, всё как раз наоборот. Он признаёт свою вину.