Бедный Джон вернется домой к дочерям, которые успели вырасти без него.

Мне отчаянно не хватает его, но я начинаю понимать, что, возможно, правильнее всего было мне приехать одной – чтобы я успела привыкнуть к вашему дому, к вашим стенам, к вашим шагам, звук которых по-прежнему хранят и здешние полы, и сердца детей. Меня злит сама мысль, что генерал не зря отправил меня сюда, в Ленокс. Эта его черта приводит меня в ярость. А вас? Он всегда делает верный выбор, всегда знает, как надо поступить. Пожалуй, единственным исключением стало его решение полюбить меня.

Мы с Джоном вернулись к прежней жизни, к временам, когда мы писали и получали письма. Со страниц писем со мной говорит и новый, и прежний Джон, он и мой, и одновременно ваш, но я люблю Джона Патерсона во всех его воплощениях.

Я вижу Джона в его матери и сестрах, Мэри, Анне и Саре. У них те же светлые глаза и густые брови, изящно очерченные губы и рыжеватые волосы – правда, у миссис Патерсон волосы белоснежно-седые. Это красивые люди, хорошо сложенные и прекрасно воспитанные. Меня они приняли с распростертыми объятиями – и в этом они тоже походят на Джона.

Анна и преподобный Холмс довезли меня от своего дома на Общественном холме в Филадельфии до дома Патерсонов в Леноксе, штат Массачусетс. Путешествие заняло две недели, мы тащились в нелепейшем экипаже, и, если бы я не была все еще слаба и меня не рядили в неудобные платья, я бы вымолила право идти пешком или ехать верхом на Здравом Смысле, который проделал весь путь вместе со мной.