— Тихо.

Горло жжёт — я так долго молчал. Уже не так трудно выдавить слово, но придётся снова привыкать разговаривать.

Она почти сразу кивает. Её кивок быстрый, панический. Я медленно убираю руку с её рта.

— Пожалуйста, у меня дети… я…

Она не затыкается, и я с раздражением щёлкаю языком по нёбу и снова кладу ладонь ей на рот. Посылаю ей предупредительный взгляд.

Всё будет хорошо. Если она сделает то, что я скажу.

Я разглядываю её синяки.

— Он бьёт вас? — спрашиваю.

Она морщится, сбита с толку. Понимает ли она, почему это меня касается? Ей лучше ответить — мне нужна констатация, признание. Мне нужна её поддержка: чтобы Скайлар увидела истинное лицо отца и встала на мою сторону, когда придёт время заканчивать с ним.

Я провожу пальцем по синякам, и она отдёргивается, испуганно опуская взгляд, затем кивает.

Слёзы катятся и падают прямо на мою руку, которая всё ещё закрывает ей рот.

— Скайлар.

Она вздрагивает, услышав ее имя. Она прекрасно понимает, о ком я говорю.

— Его дочь, — подтверждаю я. — Вы скажете ей всё.

Она снова хмурит брови. Ей всё ещё непонятно, что за незнакомец, вроде меня, вмешался в эту ситуацию, но мне нужна её помощь.

— Вы скажете ей всё, потому что я не хочу, чтобы она подходила к нему.

В её взгляде появляется мягкость. Она понимает; никто не должен жить так… Она рыдает у меня в руке и в конце концов кивает.

Хорошо.

Я отпускаю её. Мне здесь больше нечего делать. Ухожу, оставляя её плакать и приходить в себя.

Тем не менее я отхожу с жгучим чувством, что сделал недостаточно. И мне не будет покоя, пока я лично не удостоверюсь, что Скайлар в безопасности.