– Слушай, Кэт, будешь моей девушкой? – прошептал Хит где‑то между безумными поцелуями, прижимая ее к себе.

Кэтрин застыла в его руках, будто он не губами ее тронул, а электрошокером. Паника внутри поднялась такая нешуточная, что она едва не принялась задыхаться. Глядя на ее перепуганное лицо, Хитклифф чуть отстранился, и они замерли, глядя друг на друга.

– Я опять что‑то не то сделал? – недоуменно приподнял он брови. – Или это у нас какая‑то новая игра, о которой я не знаю, и это теперь стоп-слово такое?

Ответом ему служило растерянное молчание.

– Разве ты не уезжаешь? – испуганно сглотнула Кэтрин. – Не уезжаешь обратно в Колумбию?

– Да, но это ведь не навсегда. Я же вернусь, – улыбнулся он, целуя ее в кончик носа. – Кстати, забыл сказать, я не смогу быть на следующей репетиции. Справишься с ними в одиночку? А то этот чертов суд…

Снова это слово окатило ее как ледяной водой. Вот она, та самая правда, от которой, сколько глаза ни закрывай, сколько от нее ни прячься, не сбежишь, не скроешься. Вот только в отличие от самой Кэтрин Хитклифф никогда не выдавал желаемое за действительное. Они встретились взглядами.

– Хит, это плохая затея, – слишком быстро произнесла она, как можно сильнее стараясь избежать того, что произойдет дальше.

Кэт так хотела, чтобы этого разговора никогда не было! Но реальность просачивалась сквозь темноту, в которой они все время прятались, с каждой секундой все сильнее давя на плечи. Она осторожно отодвинулась.

– Почему?

В груди начало неприятно жечь. И причина была лишь одна: разочарование. Вот только не в этом парне и не в той ситуации, куда их обоих толкнула жизнь. А в самой себе.

– Неужели ты не видишь?

Она хотела молчать. Не говорить. А лучше вообще сбежать, но куда убежишь в рождественскую ночь из собственного дома?

– Чего именно?

И снова тишина. Скрип дивана, потому что Хитклифф отсел от нее подальше. Его тяжелы выдох и запущенная в волосы рука.

– Что мы разные, – совсем тихо произнесла Кэт, стараясь не тонуть в самоосуждении.

Но так будет верно. Так правильно. Решать головой, а не сердцем – таким всегда был ее принцип.

– Нет, не вижу. – Выражение его лица стало жестким. Таким, каким Кэт редко видела его прежде. А может, вообще никогда. – У меня точно так же, как у тебя, два глаза, два уха, две руки и две ноги. Чем мы так принципиально отличаемся, Кэтрин?

«Чем ты отличаешься от остальных, Кэтрин?» – отдался в груди голос приемной комиссии.

– Я хочу другое будущее, – прошептала она, хотя знала, что об этих словах придется пожалеть.