Исайя

Поездка до моей квартиры прошла в полном молчании.

Я предложил Кеннеди ненадолго заехать к ней, чтобы переодеться и взять чемодан, но она заверила меня, что успеет до вылета и хочет просто вернуться домой.

Да, домой. Как будто это касается нас обоих. Как будто у нее нет собственного пентхауса в восьми кварталах отсюда. После того, как Кенни произнесла это слово, у меня возникли нелепые фантазии, и пришлось быстро их заглушить.

Я веду машину, держа левую руку на руле. Правая лежит на ее бедре, выводя повторяющийся узор большим пальцем. Взад-вперед. Взад-вперед. Словно безмолвное извинение, которое, по ее словам, ей не нужно.

Я ненавидел каждое слово, которое слетало с моих губ в том коридоре, хотя все это было правдой.

Случись это в любой другой день, я бы посмеялся, позволил Кеннеди объяснить, что какой-то парень пристал к ней в баре, пока я сдерживал свою досаду из-за нашей дурацкой ситуации. Может быть, я бы не показал, как мне больно не только знать, что она собирается уйти, но и видеть, как это происходит у меня на глазах.

Кеннеди почти не шла на контакт – просто отвечала ему ровно столько, чтобы не показаться грубой. Но этот парень мог оказаться очередным богатеньким засранцем, за которого ее заставили бы выйти замуж, и я сорвался.

Сегодня я полностью разбит и эмоционально выжат, потому что знаю: в следующем сезоне я снова буду один. Завтра Кеннеди улетает на собеседование. Конечно, Кай будет по-прежнему жить в Чикаго, но это совсем другое дело – знать, что он больше никогда не выйдет на поле вместе со мной. Я не ожидал, что он решит выйти на пенсию так скоро.

И я выместил все на ней. Потому что Кеннеди тоже от меня уходит. Мы оба понимаем, что она получит эту должность. Но я устал от того, что дорогие мне люди не хотят остаться рядом. Я стараюсь подстраховаться, надеясь, что, если буду достаточно веселым, если им будет со мной хорошо, они останутся. Но это не срабатывает. Кеннеди все равно уйдет. Но прежде я хочу показать ей все свои грани. Даже те, что боюсь проявлять.

Измученность, озлобленность и невыносимую усталость. Боже, я так устал!

Припарковавшись возле дома, я глушу двигатель, но остаюсь сидеть. Я слишком измучен, чтобы двигаться, и мне очень стыдно за то, как я себя вел.

Пару минут мы сидим в тишине, пока Кеннеди не выходит из машины и, обойдя капот, открывает мне дверцу.

– Давай, – говорит она, стоя в этом красивом белом платье.

– Я собирался открыть тебе дверь. Ты не дала мне шанса.

На ее губах появляется понимающая улыбка.

– Если ты продолжишь здесь сидеть, то заснешь.