– Что ж ты вернулся-то? Эксплуататор. Тут уже нет ничего твоего. Или клад зарытый остался? Да, клад, больше тебе тут делать нечего, – вслух размышлял Ермолай.

– Как это ты еще по земле ходишь? – спросил Николай. Он думал сейчас, как бы выхватить из кобуры револьвер и выстрелить, но Ермолай держал его на мушке, не отрывая глаз.

– А что мне сделается? Я за Советскую власть, за правое дело. Такие, как я, сейчас нужны.

– Такие, как ты, всегда были, есть и уж наверняка будут. Имя тебе – Иуда!

– Так меня уже называли, – осклабился Ермолай, – ты лучше скажи, где клад искать, так я тебя отпущу.

– Пойдем – покажу. В усадьбе, – сказал Николай. Он понимал, что вряд ли сможет сбежать, и хотел в последний раз увидеть родной дом из белого известняка, который каждую ночь снился ему на чужбине, старую липу, поникшую у пруда.

– Так и я думал – нет никакого клада, – зло сплюнул Ермолай. – Всю усадьбу хорошенько обыскали. Я лично обыскивал – тут уж мне поверь. Провести меня хотел, падла!

Ермолай свистнул три раза – вдалеке показалось пятеро всадников.

Когда они подъехали, Ермолай ехидно процедил, показывая дулом на Николая:

– Вот он, правая рука фон Киша.

– Кто? – удивился Николай.

Один из всадников спешился:

– Давай документ!

Пока Николай доставал документы, Ермолай говорил:

– Да он это, он – узнал я его.

Красноармеец прочел:

– Волков Иван Николаевич.

– Я и говорю: Волков – он и есть подельник фон Киша, из его банды.

– Вяжи, – скомандовал один из красноармейцев. Николая обезоружили и связали. Вскоре подкатил еще один красноармеец на санях. Николая бесцеремонно бросили на них и повезли.

– Ну, бывай, барин, – осклабился Ермолай.