Сесил чувствует, победа не за горами. Отец был прав: вода и камень точит.

– Леди Рич осознает свои проступки, – бубнит Бакхерст, – пришла в ужас, узнав, что ее частное письмо (она искренне этим возмущена) стало достоянием общественности… поклялась не писать ничего, что может быть истолковано… просила прощения за дерзость… сказала, что ее душа не достигнет покоя, пока она не будет иметь счастье вновь узреть ее величество…

Сесил едва слушает. Он думает о садах в Теобальде (с тех пор как он посвятил все свое время делу Эссекса, они пришли в упадок), мысленно набрасывает планы клумб, каждая из которых будет представлять правителей Англии. В центре – клумба, посвященная Елизавете. Что туда посадить? Алые и белые розы, экзотические растения из Нового Света, огненно-рыжие лилии под цвет ее волос.

– …кроме того, – продолжает Бакхерст, – она вручила письмо для ее величества и взяла с меня слово, что я передам его лично в руки.

Сесил отрывается от садоводческих планов:

– Письмо? – Не иначе очередные поклепы. Его снова пронзает мысль о злосчастном испанском письме: вдруг оно каким-то образом оказалось у леди Рич? Старые страхи возобновились с новой силой. Наверняка она снова попытается ославить его изменником. В горле пересохло, будто туда песка насыпали. Послание не должно попасть в руки к Елизавете. Однако есть непреодолимое препятствие: нельзя прямо запретить передавать письмо, иначе Бакхерст немедленно доложит королеве. Воистину, леди Рич – само коварство. Сесилу приходит в голову новая мысль: он скопирует текст и удалит компрометирующую информацию, как хирург очищает гнойную рану. Именно так и следует поступить. – Дайте его мне.

– Боюсь, это невозможно…

– Отчего же? – Улыбка превращается в оскал.

– Я отдал письмо ее величеству по пути сюда…

Сесилу трудно дышать.

– Королева с фрейлинами направлялась в часовню. Моя племянница в ее свите. Мне была оказана честь…

Сесила прошибает холодный пот.

– Я решил, это наилучшая возможность передать письмо лично в руки, – продолжает Бакхерст.

Сесил в очередной раз пытается дословно припомнить, что именно писал испанскому послу. Жена смотрит на него обвиняющим взглядом с перекошенной картины. Разумеется, он не был столь опрометчив, чтобы выражаться прямым текстом. Или жажда поскорее заключить мирный договор заставила его забыть об осторожности? Он судорожно хватает ртом воздух.

– Вам нехорошо, милорд? – спрашивает Бакхерст. – Может, позвать лекаря?